Патриот. Смута. Том 8 - Евгений Колдаев

— Что отец?

— Старший Булгаков позора такого не стерпел. Задумал неладное, недоброе. Когда ты, господарь, по авангарду нашему ударил, с людьми своими, с близким кругом, рванулся к карете Шуйского и застрелили бы. — Он погладил бороду рукой. — Застрелил бы точно. Но там неразбериха вышла и вместо головы в плечо попал. А потом сталью довершить дело решил, не сдюжил. Отбились. Ну и бояре из московских подоспели. Пал старший Булгаков и люди его. Все до единого.

— Понятно. — Я перекрестился. — Земля им всем пухом. В войске что?

Захарий Петрович головой качнул. На лице его неудовольствие было.

— Ты, господарь, прости, Смутное время. Тут же не поймешь, кто царь, кто самозванец. — Глаза опустил. Это он так себе соломку стелет, что ли, перед тем, как начать говорить о перебегании и чем-то таком, видимо.

Начал говорить, переглядываясь с братом своим.

Я слушал, посматривал на строящиеся недалеко ряды рязанцев и думал, не свернуть ли этот доклад и не перенести ли в терем после приема присяги. Но бойцы, идущие с севера, особо не торопились. При них были подводы в приличном количестве, конница шла не спеша, как-то неуверенно и не очень-то ровно.

Без залихватского задора, это уж точно.

Так что время слушать было.

В общих чертах рассказал полковник перешедших на нашу сторону рязанцев, что под его руководством чуть меньше двух тысяч человек пришло. Все конные, но заводных лошадей мало, у каждого четвертого. Доспехов при них тоже немного. Так, может, сотни полторы панцирей, юшманов, кольчуг, бахтерцев найдется и с сотню тегиляев на всех. Аркебуз сотни три, пистолей сотня. Остальные — как уже привычная мне легкая конница на татарский манер. Шапка, кафтан, сабля, да лук-саадак. Даже копий у многих не было. С голым пузом в конную сшибку идти, особенно против бронированных ляхов — глупая затея.

Надеялись в бою на луки, в основном, и на маневр.

Пара ответов на мои вопросы дала понять, что с боевым слаживанием все худо. Не ужасно, кое-что умели рязанцы, но мало и неточно. Учить нужно, только некогда.

Также выяснилось, что в обозе удалось им увезти довольно много провианта и фуража.

Захарий специально потребовал много телег, а не только свои, чтобы якобы отгородиться ночью с юга, откуда я на них налетел. Ну и все они с заходом солнца ушли.

Все, да не все.

Один рязанский сотник, достаточно известный в узких кругах человек — Михаил Глебович Салтыков Кривой и его люди, человек около двухсот, отказались идти, перебегать на нашу сторону. Из-за этого в лагере случился скоротечный бой. Пришлось пострелять, поджечь несколько телег и оттеснить этих, стоящих за Шуйского — хотя за него ли? — людей.

Паники избежать удалось, большинство обозов ушло с рязанцами.

Но все же кое-что пришлось бросить.

Почему верность Шуйскому со стороны этого человека находилась у меня под большим сомнением? Ляпунов проговорил, что уж больно положительно он о ляхах отзывался при случае. А значит, есть шанс, что Мстиславских он человек. Соглядатай в войске и так же, как Захарий, ждал от брата сведений, колебался и мог перейти. Так и этот, видимо, думал в случае чего агитировать воинство перестать сопротивляться и потребовать призвания, например, Владислава или самого Жигмонта на царский трон.

Дескать, слабы мы, а ляхи-то вон какие! Славные рыцари! Побили нас, значит, сами мы не можем, под их крыло идти надо.

Запомнил этого человека, уверен, с ним мне еще столкнуться придется.

Кратко расспросил я про состав войска в целом. Выходило сейчас примерно так. Из семи тысяч конницы за Шуйским осталось четыре. Две, перешедшие к нам рязанцы, а еще одна — это побитые мной бойцы авангарда.

Три тысячи русской пехоты, из которой одна — крепкая стрелецкая, пострадали слабо.

Огромная толпа посошной рати, непригодная для открытого боя в поле.

Наемники. Все те же четыре тысячи шведов и немцев, примерно пополам. Мушкетеры и пикинеры, с небольшим перевесом в пользу первых по числу. А больше всего я опасался вторых. Именно вооруженных пиками, построенных в ровные, держащие удар и потери сотни.

Хорошо, что их не большинство.

Ну и рейтары. Им, по словам Ляпунова, досталось сильно. Раненых много. Моральный дух пал.

Я хмыкнул. Появление Луи показывало, что да — боевой дух французской конницы ослаб. Раз их полковник, вроде как крепкий и достойный человек, примчался вызывать меня на поединок.

К моменту завершения рязанские отряды были построены.

Двинулся я с сотней Якова и телохранителями мимо них, осматривая. Люди глядели на меня. В глазах какое-то чувство безволия, бесполезности и бестолковости замерло. Не побеждали они в битвах, не воевали славно давно. Получалось, что вроде бы били они отряды Лжедмитрия, под руководством Скопина, но после смерти военачальника моральный дух их был низок.

Сам поход еще сильнее пошатнул желание сражаться за Василия, а мой дневной налет показал, что их можно легко бить. А когда на кону жизнь стоит — нужен очень, очень большой стимул рисковать своей жизнью. Цель! За что рязанцы могли сражаться в войске Шуйского? Что бы им было, победи они. А проиграй?

Сложный вопрос, вроде бы и так, и так — все едино. Даже в случае поражения сам бы поход закончился. Сядь на трон кто-то иной, и что? Да не изменится особо-то ничего.

Присягу пришлось принимать четыре раза, дробя воинство на примерно равные доли, около полутысячи каждая.

Говорил, как и со всеми. Требовал клятвы, сам клялся им в том, что идем мы не ради того, чтобы сажать меня или кого-то еще конкретного на престол. Цель наша — Земский Собор, и в том слово мое крепко. И только Земля вся, вся Русь может выбрать царя настоящего, достойного и сильного.

Они слушали, отвечали.

Но видел я в них из всех людей, кто стоял вот так передо мной, и с кем говорить приходилось, что эти наименее верят в сказанное. Уже помотало их прилично. Смута выпила всех их силы, веру во что-то хорошее, доброе, вечное. И не было явлено им пока что тех чудес и странностей, с которыми столкнулись другие.

Так за что тогда сражаться и зачем?

Ушли от одного, упыря, что их сородича пытал и смерти предал, к иному прибились.

Даже бойцы Лжедмитрия, что за Трубецким пришли, знали, а некоторые даже видели, как я сам вытаскивал из их лагеря