Спать и верить. Блокадный роман - Андрей Тургенев

Так жалко, что кончилось! Варя поцеловала буквы.

Так, помнится, Патрикеевна язвила, что целый девичник неделю роет траншею от танка, а танк ее перемахивает за секунду.

Так, это сама Варенька сейчас подумала, сотни рабочих делают долго многотонный танк, а его мгновенно сбивает снаряд или даже граната.

Такая цепочка сравнений вдруг у Вареньки выстроилась, и она сама удивилась: такими они ей взрослыми, что ли, показались.

Второй раз письмо дома прочла, медленно, скрыв ото всех сначала, что оно пришло, а уж вечером — для всех, благо Юрий Федорович рано из госпиталя вернулся.

Что письмо было адресовано в первую голову не родителям, а ей, Вареньку ничуть не удивило, как должное, а вот Юрий Федорович с Генриеттой Давыдовной по этому поводу многозначительно переглянулись.

Юрий Федорович хотел бы спросить у Вареньки кое-что про Арьку и как они расстались, но спросить об этом было невозможно. Как спросить? «Ты — невеста?». Неуклюже…

Арвиль писал:

«Дорогая Варя! Дорогие папа, мама, Ким! Имею пока возможность написать и отправить только одно письмо, потому пишу коллективно, а всем отдельно напишу позже. Привет также, Варя, твоей мамушке, Александру Павловичу, Генриетте Давыдовне и бабушке Патрикеевне, хотя мы не во всем с ней созвучны. Отдельный и самый пламенный привет Биному, пусть гавкает позвончее да держит хвостище трубой.

Каждый день думаю о тебе, Варя, и обо всех остальных. Вспоминаю, как дружно жили мы все это время перед войной. Очень хочется оказаться рядом с вами, в нашей дружной уютной квартире.

Я нахожусь в войсках неподалеку, где точно — военная тайна, но разрешено писать, что я защищаю Ленинград, а значит вас всех, мои дорогие! Варенька, по дороге сюда я попал не поверишь куда! — [тут густо-густо вымарано военной цензурой]. Не верится? Я и сам не поверил!

В самих боях мне еще не приходилось участвовать, и у нас даже нет пострадавших и раненых, хотя обстановка, конечно, военная, напряженная. Мы на страже и всегда наготове, и с нетерпением ждем, когда сможем внести более важный вклад. Но и сейчас мы выполняем очень важную задачу. У нас все готовы к бою, настроение бодрое. Коллектив подобрался очень хороший, патриотический, подготовленный. У меня появились новые друзья, но о них я напишу в другом письме, сейчас сразу как-то и не знаю, что о ком написать.

Замечаний у меня по службе нет, не волнуйтесь. Даже есть две небольших устных благодарности, в частности по строительству землянок. Землянки мы строили для себя, на совесть, к тому же в нашем подразделении оказалось много умелых ребят. С такими и в бою не пропадешь.

Часто вспоминаю Ленинград, причем отдельные места, что с каким местом связано. Сегодня, например, вспоминал место у домика Петра на Петровской набережной.

А белые ночи!

Очень ненавидим фашистов.

Питание у нас налажено неплохое. Больше беспокоюсь за вас. Может быть не такое питание, как до войны в Ленинграде, без разносолов, как говорится, но достаточное и крепкое. На днях был неожиданный эпизод: в котел со щами угодила мина. И лежит там! Долго думали, есть ли. И щей жалко, и опасение, что разорвется, когда будем разливать. Но ничего, съели, все обошлось. Впервые ел щи с миной! Представьте, и на войне случаются такие юмористические происшествия. Представляю, с какой счастливой миной (попроси Александра Павловича оценить мой каламбур!) я буду вспоминать эту историю после войны!

Надеюсь застать вас всех здоровыми, дружными и в недалеком будущем. Уверен, что так и будет.

На ночных дежурствах, когда стою часовым и охраняю сон товарищей, очень много думаю о своей жизни. Ведь как это несправедливо, что мы, граждане свободной страны, загнаны теперь на войну усилиями буржуазных, никому не нужных политиков! В устройстве мира есть большая неточность, я должен ее понять и осмыслить, а после войны — предпринять усилия к ее исправлению. Я чувствую, что в моей жизни очень много дел, и горю нетерпением приблизить Победу.

Указываю теперь адрес полевой почты, который обещает быть постоянным, даже если часть передислоцируется на другой фронт или даже в другую страну. Вот бы передислоцироваться так, чтобы Гитлеру в логове голову отрубить! Обнимаю вас всех, люблю и целую. Пишите вы мне теперь письма, я буду их ждать, как соловей лета, и хоть Александр Павлович ругался на такую присказку в письме, отсюда, с фронта, она кажется обоснованной.

С лучшим приветом, ваш красноармеец Арвиль Рыжков!

Больше всего хочется оказаться скорее рядом и обнять, но надо терпеть, потому что мы должны сначала победить фашистов».

В каком же он был таком месте «по дороге»? Не отгадать, как жаль!