Счастливый случай - Дара Ливень

Собирая тарелки в мойку, Лес что-то напряженно обдумывал. Движения стали более стремительными и в то же время чёткими, словно он не занимался простой домашней работой, а решал сложную задачу, требующую максимальной концентрации.

Это не укрылось от Дэй, она довольно долго раздумывала, стоит ли нарушать сосредоточение мальчика, а потом, когда стол снова стал девственно чистым, а то, что осталось было готово к переноске, она всё-таки не удержалась и позвала:

— Ле-ес…

Склонившийся над посудой Райно оглянулся — быстрым движением, как оглядывается застигнутый над кражей сосиски кот. — Да, мэм?

— Прости…те, но у меня не получается называть тебя на "вы", — сказала Дэй совсем не то, что собиралась, — ты точно наелся?

Лес мотнул челкой в знак согласия.

— Я же ещё не взрослый, — пояснил он. — У нас не положено обращаться к взрослому на "ты", если нет статуса.

— Вот оно что… — раздумчиво протянула женщина, — так ты наелся или нет?

— Наелся, — подтвердил Лес, громыхая тарелками. — Вы прекрасно готовите, спасибо.

— Тебе спасибо, — улыбнулась Дэй, и снова легонько коснулась макушки мальчишки, ей показалось, что его волосы пахнут травами, — а если не военная тайна, над чем ты так… — она запнулась в поисках подходящего слова, — интенсивно размышляешь?

Лес словно стал меньше под её рукой.

— Так заметно, да? — смущённо спросил он. — Вечно я забываюсь… Я думал, почему вы так по-разному относитесь ко мне.

— В смысле "вы"? Люди? — переспросила Дэй и чуть сдвинула брови, отчего между ними образовалась морщинка.

— Нет, — Лес начал загружать тарелки в моечную машину. — Вы — экипаж этого корабля. Капитан… чуть не постоянно держит руку на кобуре, но согласился дать мне работу. Штурман — будто меня тут вообще нет. Вы, женщины, наоборот, как с равным…

Дэй рассмеялась, смех был мягким и каким-то ласковым:

— Лес, солнце ты моё незаходящее, я в экипаж попала ещё позже тебя — поэтому про остальных ничего сказать не могу… И капитан, и штурман люди суровые и, похоже много чего нехорошего повидали на своём веку, наверное, оттуда всё и идёт. И опаска в том числе. Наверное, они видят тебя не так, как женщины, и не так, как я, — Дэй вздохнула, — ты уж прости, но я вижу не самого счастливого мальчишку в этой Вселенной, которого так и хочется обогреть и накормить, — она улыбнулась. — Мои близнецы будут постарше тебя, — голос едва заметно дрогнул. но женщина быстро справилась с собой, — а дети должны быть счастливы… А ещё… ты мне напоминаешь мальчишек, с которыми я вместе росла в интернате. Видишь, как много всего. И это только у меня.

— В интернате? — Лес взглянул на нее с любопытством и опустил крышку заполненной машины. — Наверное, надо сказать, что я сочувствую. Если у вас в интернате хотя бы наполовину такая же скука смертная, как у нас…

Женщина кивнула

— Ещё какая. Хотя… в корпоративном интернате была большая библиотека, и меня оттуда не гнали.

— Библиотека… — Лес вздохнул. — Библиотека — это всегда интересно. Хайлан говорил, что много знает о разных народах, я надеялся с ним поговорить. Но он даже на обед не вышел.

— Наверное, он не слишком хорошо себя чувствует, нужно просто подождать, — и улыбка снова тронула губы Дэй, а потом она спросила: — Прости, если это больно, то можешь не отвечать, но я всё-таки спрошу, — женщина набрала воздуха в грудь. — А как ты попал в интернат?

— Да так же, как все, — Лес пожал плечами и загремел вилками. — Исполнилось восемь, семейные традиции и историю выучил дома, пора учиться традициям и устоям общества… Ну, и всякому другому тоже… Пора.

То, как просто и буднично мальчик произнёс эти слова, заставили Дэй похолодеть. В восемь лет! Это же совсем маленький ребёнок… И в интернат! Она попала в эти стены в 12, и то пяти лет хватило, чтобы понять, чего она больше всего не хочет для своих детей. В левой стороне груди больно заныло, а на глаза навернулись слёзы. Боль была так сильна, что женщина вынужденно села на ближайший стул.

— У вас так принято? — стараясь не измениться в лице, спросила она.

— Ну да, — Лес принялся вытирать столовые приборы. — Мы… У нас очень многое основано на традициях. Пока мы жили замкнуто, всё было мягче. Но когда появились контакты с внешним миром, старшие решили, что это необходимо для сохранения нашей культуры. Поэтому восемь лет дети дома, потом восемь лет в интернате. У нас он называется по-другому, но суть похожая. Восемь лет после него — обучение выбранной профессии. А потом работа, пока не сможешь добиться в ней таких высот, чтобы получить статус взрослого.

— Вот как, — протянула Дэй, стараясь дышать медленно, чтобы не было так больно, — и все родители спокойно отдают в интернат детей? — задушив подступающий вопль, очень ровным голосом спросила женщина.

— Не знаю, — негромко отозвался после паузы Лес. — Мама плакала. Она старалась, чтобы никто не видел, но у нее веки были красные. А у других… Понимаешь, мы не спрашивали друг у друга о таких вещах. О семьях. То есть, конечно, все знали, хотя бы по фамилии, кто из какого рода. Но там, в корпусе, все были в равном положении. И если бы я начал спрашивать у кого-то про его родителей… Ну, со мной начали бы проводить воспитательные беседы. У меня от них вечно зубы ныли.

Закусив губу, женщина тяжело поднялась со стула, и силой притянула мальчишку к себе, обняла и уткнулась носом ему в макушку. Говорить она не могла, только слёзы катились из её глаз.

Лес замер, как накрытый ладонью птенец. Ух, что бы с ним сделали в том же корпусе, если бы узнали, что он довел до слёз взрослую женщину… Но она его обнимала, и это сбивало с толка. Райно неловко, враз утратив отточенную пластику движений, положил на стол вилку, несколько секунд помедлил, и так же неловко попытался обнять Дэй.

— Я вас расстроил? Простите…

— Ну что ты, малыш, — тихим шёпотом ответила она, — ты меня не расстроил. Я всегда была плаксой, — улыбка была тёплой, словно луч солнца в пасмурный день, — и меня никто не обижал в интернате только потому, что мне покровительствовали старшие мальчишки, ведь я всегда была готова помочь с заданиями. Так что никто не мешал мне плакать сколько душе угодно. С тех пор я