Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

краски и времени ушло на пилястры и колонны, стенные панели и балюстрады, казавшиеся мраморными, пока не подойдёшь и не постучишь ним пальцем. Россиньоль как человек воспитанный по колоннам не стучал, а смотрел туда, куда показывала Элиза, то есть в окно.

Отсюда была видна почти вся гавань, искусственно углублённая и застроенная молами, дамбами, волноломами и тому подобным. Дальше обзор закрывал прямоугольный выступ крепостной стены. Элиза могла не объяснять, какая часть гавани по-прежнему служит исконным обитателям Дюнкерка, а какая отведена военному флоту, — всё было и так очевидно при взгляде на корабли.

Элиза дала гостю время сделать приведённые выше умозаключения, затем начала:

— Как я сюда попала? Ну, как только я оправилась от родов… — Она оборвала себя и улыбнулась. — Какое смешное выражение! Теперь я понимаю, что не оправлюсь от них до смертного часа.

Россиньоль оставил замечание без ответа, и Элиза, слегка покраснев, вернулась к основной теме.

— Я начала закрывать все мои короткие позиции на амстердамском рынке — невозможно было бы управлять ими из-за моря во время войны. В итоге у меня оказалась изрядная куча золотых монет, неоправленных драгоценных камней и украшений, а также переводных векселей, подлежащих оплате в Лондоне, и ещё несколько, подлежащих оплате в Лейпциге.

— А… — протянул Россиньоль, что-то мысленно сопоставив, — их-то вы и отдали принцессе Элеоноре[148].

— Как обычно, вы знаете всё.

— Когда она объявилась в Берлине с деньгами, пошли разговоры. Судя по ним, вы были очень щедры.

— Я оплатила каюту на голландском корабле, которому предстояло доставить меня и нескольких других пассажиров из Хук-ван-Холланда в Лондон. Это было в начале сентября. Сильные северо-восточные ветры помешали нам направиться прямиком к Англии и неудержимо гнали корабль на юг, к Дуврскому проливу. Если свести длинную и скучную морскую историю к двум словам, нас захватил вблизи Дюнкерка вот он!

Элиза указала на красивейшее судно в гавани, военный корабль с великолепной кормовой галереей, щедро отделанной позолотой.

— Лейтенант Жан Бар, — пробормотал Россиньоль.

— Наш капитан сдался без боя. Люди Бара заняли корабль и забрали всё ценное. Я потеряла всё. Сам корабль перешёл к Бару — вы можете его видеть, если пожелаете, хотя смотреть, собственно, не на что.

— Мягко сказано, — заметил Россиньоль, отыскав шхуну среди военных кораблей. — С какой стати Бар разрешил ей пришвартоваться так близко от себя? Всё равно, что поставить осла в одно стойло с кровным жеребцом!

— Ответ: из врождённой галантности лейтенанта Бара.

— Как одно из другого следует?

— До самого прибытия сюда один из унтер-офицеров Бара постоянно оставался на шхуне. Я заметила, что он ведёт долгие разговоры с неким пассажиром, и встревожилась. Пассажир этот, бельгиец, сел на шхуну в последнюю минуту и всю дорогу уделял мне особое внимание. Не то, каким обычно удостаивают меня мужчины…

— Он шпионил для д'Аво, — произнёс Россиньоль, то ли высказывая догадку, то ли сообщая факт, почерпнутый из переписки агента.

— Я так и заключила, хотя не сильно обеспокоилась, так как рассчитывала оказаться в Лондоне, где он не мог бы причинить мне вреда. Однако теперь мы направлялись в Дюнкерк, откуда пассажирам предстояло выбираться самостоятельно. Я не знала, чего мне ждать. И впрямь в Дюнкерке всем пассажирам разрешили сойти на берег, меня же на несколько часов задержали. За это время шлюпка совершила пару рейсов между шхуной и флагманом лейтенанта Бара.

Ты, возможно, знаешь, Бон-Бон, что каждый пират и капер в душе — бухгалтер. Хотя многие скажут наоборот: каждый бухгалтер в душе пират. Они живут грабежом, а дело это поспешное и беспорядочное. Один может выудить сушёную кроличью лапку из кармана у джентльмена, другой — изумруд размером с перепелиное лицо из дамского декольте. Единственный способ избежать поножовщины — собрать всю добычу, тщательно рассортировать, оценить, счесть и распределить по строго установленной схеме. Вот почему о человеке, подавшемся в пираты, говорят «попал в реестр».

В моём случае это означало, что каждый из людей Бара хотя бы в общих чертах представлял, сколько награблено и у кого. Они знали, что золото из моего сундука и снятые с меня драгоценности стоят больше, чем имущество остальных пассажиров, собранное вместе и помноженное на десять. Бон-Бон, не хочу хвастаться, но дальнейшее будет просто непонятно, если не сказать, что я потеряла состояние, на которое можно было купить графство.

Россиньоль поморщился, из чего Элиза заключила, что он уже видел точные цифры.

— Не стану на этом задерживаться, — продолжала она, — поскольку благородной даме не пристало думать о столь вульгарной материи, как деньги. Что до драгоценностей — когда люди Бара их забрали, во мне ничто не дрогнуло. Однако по мере того, как шли дни, я всё больше и больше думала об утраченном богатстве. От безумия меня спасло голубоглазое сокровище, которое я прижимала к груди.

Она нарочно не сказала «наш ребёнок», ибо такого рода замечания собеседника явно раздражали.

— Наконец меня посадили в шлюпку и доставили на флагман. Лейтенант Бар вышел из каюты и учтиво меня приветствовал. Думаю, он ожидал увидеть почтенную вдовицу и при виде меня оторопел.

— Это не оторопь, — возразил Россиньоль, — а нечто совершенно иное. Вы наблюдали такое состояние тысячу раз, но сойдёте в могилу, так и не поняв, в чём оно состоит.

— Ладно. Едва лейтенант Бар оправился от загадочного состояния, о котором вы говорите, он проводил меня в свою каюту — высоко на корме, вон там — и велел подать кофе. Он был…

— Умоляю воздержаться от дальнейших восхвалений, — сказал Россиньоль, — ибо в письме я прочёл их столько, что по пути сюда загнал пять лошадей.

— Как вам угодно, — отвечала Элиза. — И всё же им двигала отнюдь не грубая похоть.

— Уверен, именно такое впечатление он и хотел на вас произвести.

— Ладно. Позвольте мне перескочить вперёд и вкратце обрисовать мою ситуацию. Во Франции я считаюсь графиней потому лишь, что так захотел король: однажды на церемонии утреннего туалета он объявил, будто я — графиня де ля Зёр; этим смешным словом французы называют мой родной остров.

— Не знаю, известно ли вам, — заметил Россиньоль, — что таким образом наш монарх косвенным образом заявил древние претензии Бурбонов на Йглм, которые его законоведы выкопали невесть откуда. Его величество строит военно-морскую базу здесь, по одну сторону Англии, и хотел бы создать другую на Йглме, с противоположной стороны. Ваше возведение в графское достоинство, при всей его для вас неожиданности, было частью более обширного плана.

— Нимало не сомневаюсь, — сказала Элиза. — Однако чем бы ни руководствовался король, я отплатила ему за милость шпионажем в