"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

– А теперь на латыни, – велел мистер Тревильян, а когда Рами справился и с этим заданием, добавил: – И на греческом.

Рами подчинился. Раздалось одобрительное покашливание. Рами решил попытать удачу.

– Маленькие цифры – для маленьких детей, – сказал он на превосходном английском. – Если вы желаете побеседовать об алгебре, выберите язык, я готов.

Гости восторженно заохали. Рами заулыбался, покачиваясь взад-вперед на каблуках в ожидании непременной конфеты или монеты.

Мистер Тревильян повернулся к гостям.

– Взгляните на этого мальчика и его отца. Они обладают похожими способностями, похожим происхождением и образованием. У отца было даже больше преимуществ – как мне сказали, его отец был из богатых купцов. Но богатство приходит и уходит. Несмотря на прирожденные таланты, мистер Мирза сумел добиться лишь положения слуги. Ведь так, мистер Мирза?

Рами увидел на отцовском лице очень странное выражение. Как будто тот пытается сдержаться, словно проглотил горькое семя, но не может его выплюнуть.

Игра вдруг перестала казаться веселой. Теперь Рами пожалел, что решил покрасоваться, хотя и не мог понять, что происходит.

– Ну что же, мистер Мирза, – сказал мистер Тревильян. – Вряд ли вы желали стать лакеем, не так ли?

Мистер Мирза нервно кашлянул.

– Служить сэру Хорасу Уилсону – большая честь.

– Ох, бросьте, не пытайтесь быть вежливым, мы все знаем, как он портит воздух.

Рами уставился на отца, которого до сих пор считал ростом с гору, ведь он научил его писать арабские и латинские буквы, научил, как делать намаз. Объяснил, что такое уважение. Его хафиз.

Мистер Мирза кивнул и улыбнулся.

– Да, это так, мистер Тревильян, сэр. Конечно, я предпочел бы оказаться на вашем месте.

– Но вы на своем, – сказал мистер Тревильян. – Видите, Хорас, эти люди тоже честолюбивы. У них есть интеллект и стремление к самоуправлению, как и должно быть[975]. Лишь ваша образовательная политика удерживает их внизу. У Индии просто нет языков, пригодных для государственного управления. Местные поэмы и эпосы очень занимательны, но когда дело доходит до управления…

Все снова начали громко спорить, позабыв о Рами. Он посмотрел на Уилсона, все еще надеясь получить награду, но отец бросил на него суровый взгляд и покачал головой.

Рами был умным мальчиком. Он понял, что нужно незаметно удалиться.

Два года спустя, в 1833-м, сэр Хорас Уилсон уехал из Калькутты и занял должность первого декана кафедры санскрита в Оксфордском университете[976]. Мистер и миссис Мирза, разумеется, не возражали, когда Уилсон предложил взять их сына с собой в Англию, и Рами не держал зла на родителей за то, что не пытались оставить его при себе. К тому времени он уже знал, насколько опасно противоречить белому человеку.

– Его будут воспитывать в Йоркшире, – объяснил Уилсон. – Я буду навещать его, когда смогу отлучиться из университета. Позже, когда он подрастет, я отправлю его в Университетский колледж. Чарльз Тревильян, возможно, прав и английский язык способен открыть дорогу для местного населения, но для ученых имеют ценность индийские языки. Английский годится для чиновников в гражданской администрации, а нам требуются настоящие гении, изучающие персидский и арабский. Кто-то должен поддерживать древние традиции.

Родные попрощались с Рами в порту. Вещей у него было немного: из своей одежды он вырастет уже через полгода.

Мать обхватила его щеки ладонями и поцеловала в лоб.

– Не забывай писать. Раз в месяц, нет, раз в неделю, и обязательно молись…

– Да, амма.

Сестры прижались к его сюртуку.

– Ты пришлешь нам подарки? – спросили они. – А с королем встретишься?

– Да, – ответил он. – Нет, мне это неинтересно.

Отец стоял немного в стороне, наблюдая за женой и детьми, и щурился, словно пытался получше запечатлеть все в памяти. Наконец, когда прозвучал сигнал к посадке, он прижал сына к груди и прошептал:

– Аллах хафиз[977]. Не забывай писать матери.

– Да, аббу.

– И не забывай, кто ты такой, Рамиз.

– Да, аббу.

В то время Рами уже исполнилось четырнадцать, и он хорошо знал, что такое гордость. Рами намеревался не просто не забывать. Ведь теперь он понимал, почему отец улыбнулся в тот день в гостиной – не от слабости или покорности, не из страха перед расправой. Он играл свою роль. Он показывал Рами, как это делается.

Лги, Рамиз. Это был урок, самый важный урок, который ему когда-либо преподали. Прячь свое истинное «я», Рамиз. Покажи миру то, чего от тебя хотят; создай образ, который все хотят видеть, потому что, рассказывая собственную историю, ты получаешь над ними контроль. Скрывай свою веру, свои молитвы, ибо Аллах все равно знает, что в твоем сердце.

И Рами тоже играл свою роль. Он без труда ориентировался в английском высшем обществе: в Калькутте было немало английских таверн, мюзик-холлов и театров, и в Йоркшире он лишь расширил представление о мире элиты, в котором вырос. Он усиливал и ослаблял свой акцент в зависимости от аудитории. Он усвоил все причудливые представления англичан о собственном народе, оттачивал их, как искусный драматург, и выплескивал обратно. Он знал, когда следует играть ласкара, когда слугу, а когда принца. Знал, когда нужно льстить, а когда заниматься самоуничижением. Он мог бы написать диссертацию о гордости белых, о любопытстве белых. Он знал, как заставить восхищаться собой и одновременно нейтрализовать себя как угрозу. Он отточил величайший из всех трюков – как надурить англичанина, глядя на него с уважением.

Рами настолько в этом преуспел, что почти потерял себя настоящего. Он загнал себя в опасную ловушку, когда актер верит собственной игре, ослепленный аплодисментами. Он мог представить себя аспирантом, осыпанным знаками отличия и наградами. Богато оплачиваемым адвокатом на кафедре юриспруденции. Признанным переводчиком, курсирующим туда-сюда между Лондоном и Калькуттой и каждый раз привозящим богатые дары своей семье.

И порой Рами пугало, как легко он танцует по Оксфорду, каким близким кажется это воображаемое будущее. Снаружи он был ослепителен. Внутри чувствовал себя обманщиком, предателем. И он уже начал отчаиваться, задаваться вопросом, не станет ли лакеем империи, как и предполагал Уилсон, ведь осталось так мало возможностей для сопротивления колониализму и они казались такими безнадежными.

Пока на третьем курсе не воскрес из мертвых Энтони Риббен, который спросил его:

– Ты с нами?

Рами заглянул ему в глаза и без колебаний ответил:

– Да.

Глава 16

Вполне очевидно, что китайцы, которые любят деньги и умеют их зарабатывать, как и любой другой народ, готовы торговать с иностранцами ради выгоды.

Джон Кроуфорд. Китайская империя и торговля