Брелок желаний - Георгий Александрович Егоров

— А вот и ты, МОТ. С булочкой, наверное.

Он стёр усмешку с лица, как хирург — каплю крови с перчатки. Потом набрал номер:

— Лео, ты где?

— В лодке. Глушу мотор.

— Окей. Через 40 минут — ложный вызов в гостиницу. Пожарная тревога. Нужно, чтобы вся система эвакуировалась.

— А они?

— Не будут эвакуироваться. Не успеют.

Он выключил телефон и снова уставился в окно. Он знал: Матвей знает, что он рядом. Но вот чего Матвей не знал — что Боб теперь играет на его поле. Тихо. Изнутри. С помощью итальянской полиции, систем GPS-подмены и даже пары старых связей в логистике. Если Смирнов сбежит — только на поезде. Машина его будет арестована по “нарушению парковки в охраняемой зоне”, брелок — изъят “на проверку”.

А пока — зрелище. Театр имени паранойи.

***

В 9:44 утра в холле VillaSan Lorenzo завыла сирена. Красный свет моргнул, как у робота, умирающего на подиуме. Из дверей высыпали туристы. Паника не случилась — итальянцы реагировали вяло, как будто это всего лишь симфония на завтраке. Но администратор в панике обзванивал службы, а двери автоматически разблокировали аварийные выходы.

Я стоял у окна, смотрел на улицу. К Панамере уже шёл человек в зелёной жилетке, с какими-то бумагами. Местный. Но чужой. Слишком методичный. А через улицу — под навесом — стоял тот самый силуэт, что мелькал ещё в Париже. Сука, седой Бобик.

— Пора, — шепнул я, всматриваясь в мутное стекло отеля, как в экран старого телевизора, на котором мелькала наша возможная смерть.

— Но булочка… — с мольбой прошептал Григорий, прижимая к себе крошку, как последнюю надежду на углеводное счастье.

— Живым важнее. Уходим пешком. Без машины. Панамера теперь — приманка. Она красива, но её время вышло.

Кот, будто по команде, юркнул в рюкзак, как морской котик в оранжевую спасательную шлюпку. Он даже немного всхлипнул — возможно, от булочки, возможно, от утраты четырёхлитрового немецкого благородства.

Через минуту мы проскользнули через боковую дверь. Электричество в коридоре ещё не отключили, но над нами уже сгущалось напряжение — электричество другого рода.

— Эх, — причитал кот из рюкзака, когда мы спускались по лестнице. — А какая была Панамера. Мечта, а не машина. Стремительная, как оплата по кредитке Пайки, и тихая, как её голос на утро после корпоратива. А ты можешь наколдовать у брелка ещё одну? Только, ну... жёлтую.

— Почему именно жёлтую?

— Цвета солнышка, конечно. Ты что, не рад солнышку?

Я оглянулся, как будто проверяя, не подменили ли кота ночью на какую-нибудь хиппи-версию.

— С чего я должен быть рад солнышку? — сказал я и ускорил шаг.

Но Григорий уже вошёл в поток собственного спонтанного TED-тока:

— Потому что солнышко — это чудо из чудес! Ты только подумай: если бы оно было чуть ближе — мы бы сгорели. Если бы чуть дальше — замёрзли бы к чертям. Всё бы, включая твои булочки, покрылось льдом. Ну разве это не поразительное, умилительное, космическое ЧУДО?

— Удивительное, да. Но новой машины не будет. И не будет Порша. Всё, финита.

— Ну хоть немецкую, — взмолился кот. — Потому что я категорически отказываюсь передвигаться в машинах с французскими замашками. Эти ваши «Ситроены» вызывают у меня экзистенциальную чесотку.

— А если я закажу Мазератти? Или Ламборгини?

— Мазератти и Ламборгини?! — фыркнул Григорий. — Пока выговоришь, уже захочется лечь под неё и сдаться. Это тебе не “Порше” — тут язык в трубочку сворачивается.

Я усмехнулся:

— Ладно. Тогда следующая машина будет двухколёсная. Мотоцикл. Купим тебе шлем. Будешь МотоКот Григориан. Идеально.

— Нееееет! — заорал кот так громко, что прохожий, проносившийся мимо на велосипеде, едва не врезался в фонарный столб. — Я боюсь этих жжжужалок! На двух колёсах! У них внутри бесы! И они шумят! Я не создан для ветра в усах и вибрации в лапах!

— Тогда ходим пешком. Как философы. Или хоббиты. Или студенты в Стамбуле.

— Лучше уже на осле, — пробурчал Григорий и спрятался глубже в рюкзак, обиженный и гордый, как потомок древнего рода.

***

Через полчаса Боб стоял у брошенной Панамеры.

Дождь закончился, но асфальт ещё держал влагу, словно сцена после спектакля, где актёры уже ушли, но аромат их игры висел в воздухе. Чёрная, наглая машина стояла у края дороги — одинокая, как оставленная любовницей вещь: дорогая, бесполезная, зловеще красивая.

Он открыл дверь.

Щелчок был хрустким, как выдох. Салон встретил его пустотой. Ни запаха кофе, ни бумаги, ни даже шелухи от семечек, которые обычно предают машине след живого. Пусто. Чисто. Безупречно. Настолько аккуратно, что это уже не выглядело бегством. Это был знак. Оставленный специально.

Пальцы Боба скользнули по приборной панели. Пластик был холодным. Всё выключено. Даже перчаточный ящик открыт — демонстративно. Словно кто-то говорил: «Смотри. Здесь ничего нет. Ни тебе планшета, ни записки, ни подло забытого провода, за который ты уцепишься, как патологоанатом за ниточку под ногтем».

Он выдохнул. Повернулся к улице. Смотрел. Молчал.

Смирнов ушёл.

Снова.

Но теперь — по-другому.

Боб нажал на кнопку в наушнике. Вызвал протокол. Ещё ночью, когда они отследили движение средств с виртуального счёта, он перехватил один странный сигнал — подтверждение оплаты за купе в ночном поезде. Всё было через VPN, с двойным шифрованием, но внутри — осталась тонкая цифровая нить. Практически незаметная. Почти поэтическая, если бы он был сентиментален. Но он не был.

И теперь он знал: поезд ушёл на юг. В сторону Генуи. Возможно — Рим. А может — уловка. Классический подброс маршрута. Смирнов вполне способен на подмену. Оставить "хвост", чуть-чуть подставить данные, чтобы Боб бросился за фантомом.

Он об этом подумал.

— Не слишком ли просто? — спросил себя вслух. Его голос прозвучал как выстрел по стенам машины.

Возможно, Смирнов специально оставил этот след. Переиграл. Переоценил себя. Или наоборот — знал, что Боб засомневается, и потому сделал всё «по-настоящему», чтобы обман выглядел как правда. Уровень двойного блефа.

— Думаю, нет, — сказал Боб себе.

Он знал: Смирнов не играл. Он бежал. План был построен на спешке. На реакции. Не на провокации. Слишком свежий был след. Слишком правдоподобно исчезли все вещи.

Боб закрыл дверь Панамеры. Лёгкий хлопок прозвучал, как