Лекарь Империи 10 - Александр Лиманский

— Вижу, — сказал я, и мой голос был спокоен. — Смещаюсь на два градуса влево. Обхожу.

Игла плавно изменила курс, огибая опасную зону по широкой дуге. Как корабль, лавирующий между подводными рифами.

— Сумасшедший, — пробормотал Неволин себе под нос, но в гулкой тишине его услышали все. — И как он видит? Без МРТ-навигации, без нейронавигатора… Просто видит.

— Прохожу ретикулярную формацию, — продолжил я комментарий, игнорируя его. — Обхожу ядро отводящего нерва. Глубина пятьдесят миллиметров.

Минное поле. Каждый кубический миллиметр — потенциальная катастрофа. Справа — вечный сон. Слева — вечное косоглазие. Впереди — остановка дыхания. А я иду по единственной тропинке, которую вижу только я. И молюсь, чтобы она не оборвалась.

— Вижу цель, — объявил я. — Расстояние — пять миллиметров до ядра опухоли.

В Сонаре опухоль пульсировала как живое, злобное существо. Темная, вязкая масса, оплетенная кровеносными сосудами, врастающая в здоровую ткань миллионами микроскопических щупалец.

И тут Фырк взвизгнул — пронзительно, панически, прямо мне в ухо.

— ДВУНОГИЙ! Она просыпается! Ядро пульсирует! Я вижу выброс!

В ту же секунду мониторы взорвались какофонией сигналов. Все датчики сошли с ума одновременно.

— Что это⁈ — Астафьева вскочила со своего стула, ее лицо под маской побелело. — Все каналы перегружены! Спонтанная, хаотичная активность по всему стволу! Это невозможно!

— Давление двести на сто тридцать! — заорал Артем. — Гипертонический криз! Тахикардия! Пульс сто восемьдесят и растет!

Что это⁈ Агония? Защитная реакция? Она почувствовала угрозу и выбросила в кровь все, что у нее было? Весь свой яд? Она пытается убить носителя, чтобы выжить самой? Сука!

Я видел это в Сонаре — опухоль словно взорвалась изнутри. Волна черной, гнилой энергии прокатилась по стволу мозга, заставляя все ядра разряжаться хаотично, бесконтрольно, как в эпилептическом припадке.

— Это агония! — Неволин схватил меня за плечо, его пальцы впились как стальные клещи. — Опухоль умирает и убивает мозг! Вытаскивай зонд, немедленно! Прерываем!

— Нет! — я стряхнул его руку. — Если я сейчас отступлю, она умрет от инсульта! Давление разорвет сосуды!

— Она и так умрет!

— Нужно идти до конца! — рычал я.

Глава 9

Но было уже поздно.

Резкий, пронзительный, непрерывный писк кардиомонитора — самый страшный звук в медицине. Длинный, бесконечный, как крик электронной банши, возвещающего о смерти.

На зеленом экране идеально ровный синусовый ритм вдруг споткнулся, захлебнулся и сорвался в хаотичную, дрожащую пилу.

Фибрилляция желудочков.

— Фибрилляция! — выкрикнул Артем, его голос был напряжен, но без паники. Профессионал. — Теряем кровообращение! Начинаю СЛР!

Он навалился на грудину Ксении, начиная ритмичные, отточенные компрессии. Но мы оба знали правду. Сердце, этот верный, неутомимый насос, не сломалось. Оно сошло с ума. А свел его с ума умирающий мозг, который прямо сейчас, в ответ на мое вторжение, устроил настоящий электрический шторм, посылая по блуждающему нерву безумные, хаотичные приказы.

Можно перезапустить сердце дефибриллятором. Но какой в этом смысл, если «командный центр» продолжает спамить смертельными командами? Оно сорвется снова через несколько секунд.

Я стоял с иглой в мозге умирающего ребенка и судорожно соображал. Поздно. Все поздно. Эта дрожащая, агонизирующая линия на мониторе — мой личный приговор. Я зашел слишком далеко.

— Дефибриллятор готов! — доложил Артем, не прекращая массажа. — Заряд двести джоулей!

— Давай! — скомандовал я, понимая всю тщетность этого действия. Но протокол есть протокол.

Артем на секунду оторвался, прижал электроды.

— Разряд!

Маленькое тело Ксении дернулось на столе. Все взгляды — на монитор. Хаотичная «пила» на мгновение замерла, превратившись в прямую линию… а затем, спустя удар сердца, снова сорвалась в безумный, неэффективный трепет.

— Без эффекта! Снова фибрилляция! — констатировал Артем. — Заряжаю триста! Неволин, адреналин в центральный доступ!

Снова вой конденсаторов. Снова разряд.

И снова тот же результат. Мы не могли победить хаос, потому что его источник был недосягаем. Мы просто поджаривали тело, пока мозг продолжал свою смертельную симфонию. Это уже не медицина. Это отчаяние.

Фырк вцепился в мой халат обеими лапками, его крошечное тело тряслось как в лихорадке. А потом он резко повернулся к темному углу операционной и заверещал с такой силой, что у меня заложило уши — хотя слышал я его только мысленно.

— РРЫК! РРЫК, ТЫ ЗДЕСЬ! Я ЗНАЮ! ПОМОГИ! ТЫ ЖЕ ОБЕЩАЛ НАБЛЮДАТЬ!

Воздух в углу операционной задрожал, пошел рябью, как поверхность воды от брошенного камня. Медленно, словно нехотя, из пустоты начала проявляться массивная, золотистая фигура. Призрачный лев, дух-хранитель этой больницы. Его грива переливалась в холодном свете хирургических ламп.

— ПОМОГИ ЕМУ! — Фырк практически рыдал. — Грива ты блохастая!

Ррык медлил. Его огромная голова поворачивалась, осматривая операционную с вековой усталостью.

Взгляд древних, нечеловеческих глаз скользнул по остановившемуся кардиомонитору, по моим рукам, все еще сжимающим бесполезную иглу, по бледному, как восковая маска, лицу Ксении.

— Это против Устава, — его голос прогремел как далекий, низкий раскат грома. — Прямое вмешательство запрещено. Духи не должны влиять на границу между жизнью и смертью.

— К ЧЕРТУ УСТАВ! — Фырк спрыгнул с моего плеча прямо на операционный стол. Встал на задние лапки между мной и Ррыком, распушив хвост до размеров щетки. — К ЧЕРТУ ПРАВИЛА! ОНА РЕБЕНОК! ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ! Она не сможет даже испытать чувство первой любви!

Последний аргумент прозвучал до смешного абсурдно. Но именно он, кажется, пробил броню древнего, равнодушного духа.

Что он несет? При чем здесь первая любовь? Безумный, маленький, верный бурундук. Он не знает медицинских аргументов. Он апеллирует к самой жизни. К тому, чего у нее никогда не будет. И почему-то… почему-то это звучит убедительнее всех моих расчетов и схем.

Ррык поднялся. Медленно, величественно, как восходит солнце. Его призрачное тело заполнило собой половину операционной. Золотое сияние, исходящее от него, стало ярче.

— Триста шестьдесят! Разряд! — Артем не сдавался, продолжая реанимацию. Но это было бесполезно.

Ррык сделал шаг вперед. Потом еще один. Он подошел к операционному столу. Посмотрел на меня — и в его древних глазах я увидел нечто большее, чем простое любопытство. Понимание. И решимость.

— Лекарь, — его голос стал тише, почти шепотом, но каждое слово било как колокол. — Я не могу вернуть ее. Смерть уже пришла. Но… — Он помедлил, словно принимая окончательное, необратимое решение. — Я могу дать тебе время. Десять минут. Не больше. Десять минут, пока я буду удерживать границу.

Огромные полупрозрачные лапы поднялись и легли по обе стороны от головы Ксении. Касание было призрачным, невесомым, но воздух вокруг загустел, стал плотным и теплым, как мед.

Золотое сияние окутало операционное поле. Не яркое, не слепящее — мягкое, живое, как