Повести и рассказы - Фрэнсис Пол Вилсон

подниматься. Что, если она была еще жива? Что, если зверек был слабым и парализованным, но все еще дышал? Ему пришлось бы убить его. Он не знал, сможет ли он это сделать. Но он должен был это сделать. Это было бы единственно гуманным поступком. Как? Утопить? Задушить в пластиковом пакете? Он начал потеть.

Это было безумие. Он струсил из-за грызуна на чердаке. Хватит уже! Он щелкнул выключателем, задвинул засов и потянул за шнур. Дверь плавно откинулась на смазанных петлях.

Но она опустилась не одна. Что-то прилетело вместе с ней, пикируя прямо ему в лицо.

Он заорал, как дурак в парке развлечений, и отбил это нечто. Потом он увидел, что это было: одна из его безупречных мышеловок. На первый взгляд она казалась пустой, но когда он наклонился ее поднимать, то увидел, что в ней находится, и чуть не отбросил гадость.

Маленькое мохнатое предплечье, не длиннее двух последних косточек на мизинце, попало под смертельную скобу. Оно выглядело так, будто когда-то могло быть прикреплено к белке, но теперь заканчивалось лохматым окровавленным обрубком, отгрызенным чуть ниже плеча.

Где, черт возьми, было все остальное? Тушка мертвой белки все еще там?

Перед ним проплывали образы белки, отгрызающей себе лапу, пока он не вспомнил, что аутоампутация происходит только в ловушках с задержкой, таких, которые приковывают к земле. Известны случаи, когда животные отгрызали конечности, чтобы спастись от них. Но белка могла утащить с собой мышеловку. Та весила чуть более 100 грамм.

Но все было не так.

Хэнк долго стоял на полпути на этих ступеньках. Наконец-то он решил, что потратил достаточно времени чтобы привести нервы в порядок. Он стиснул зубы, сказал себе, что белка мертва, и поднял голову. Повернув голову, он чуть не свалился с лестницы когда увидел хвост белки всего в двух дюймах от своего носа. Он попал в носовую часть другой ловушки — второй щелчок, который он слышал этим утром. Но тела по-прежнему не было.

Это становилось немного жутким. Он не мог представить белку, отгрызающую себе лапу, а затем хвост. Если уж на то пошло, белка могла бы тащить за собой мышеловку, пока та где-нибудь не застрянет.

Нет. Что-то съело ее. Что-то, что пахло не слишком хорошо, потому что чердак действительно начал вонять все сильней и сильней.

Он метнулся по лестнице, схватил фонарик, который всегда держал в ночном столике, и поспешил обратно на чердак. Свет от единственной лампочки над отверстием в полу чердака проникал не очень далеко. И даже когда дневной свет падал через фронтонные вентиляционные отверстия, там было много темных мест. Он хотел взять фонарик, чтобы хорошенько осмотреть внутреннюю сторону карниза и все углы.

Он тщательно искал, и по мере продвижения по чердаку у него возникало смутное ощущение присутствия другого человека, слабое осознание того, что здесь есть что-то еще, дразнящий намек на скрытное движение, находящееся вне пределов его видимости.

Он отмахнулся от этого. Теснота, плохое освещение, пропавшие туши животных — все это привело его воображение в работу. Фанатазия разыгралась не на шутку, заставляя кожу рук покрыться мурашками. Он тщательно осмотрел чердак и не нашел ничего, кроме нескольких экскрементов. Большого помета. Больше, чем то, что оставила бы мышь или белка. Может быть, размером с опоссума. Или размером с енота.

Вероятно? Опоссум или енот? Он мало что знал о них, но видел их в лесу, и знал, что каждый раз, когда он выбрасывал в мусор индейку или курицу, что-то обязательно снимало крышку с мусорного ведра и разрывало мешок до последнего кусочка мяса. Еноты были печально известны этим. Если они едят остатки курицы, то почему бы им не есть мертвых мышей и белок?

Для него это имело смысл. Но как они попали внутрь? Проверка фронтонного вентиляционного отверстия, которое он закрепил вчера, дало ему ответ. Труба снова была сдвинута и провисала. Что ж, он исправит это прямо сейчас.

Он спустился в мастерскую, взял молоток и несколько тяжелых гвоздей. Он чувствовал себя довольно хорошо, когда забивал их в края вентиляционного отверстия, закрепляя его изнутри. Он знал, с чем ему теперь придется столкнуться, и понимал, что что-то такое большое будет легко не впустить. Ни енот, ни опоссум не смогут снова сдвинуть эту вентиляционную трубу. А чтобы быть полностью уверенным, он перешел на северную сторону и укрепил саморезами двускатную форточку.

Вот и все! Его дом снова стал его собственным.

* * *

Вечер среды был хаотичным. Близнецы упаковали свои маленькие чемоданы, полные мягких игрушек в виде различных животных, и поставили их у входной двери, чтобы утром быть готовыми к отъезду.

Хэнк помог Глории окончательно упаковать большие чемоданы, и они оба завалились спать около полуночи. Ему не составило труда заснуть. Мышей, наверное, не осталось, белок не было, и он был уверен, что ни енот, ни опоссум сегодня не заберутся в дом. Так зачем же бодрствовать, прислушиваясь к шорохам?

Щелчок капкана разбудил его около 3:30. Никаких воплей, никаких шлепков, только звонкий щелчок. Еще одна мышь. Через десять минут сработала вторая ловушка. Затем третья. Черт! Он ждал. Четвертая и последняя ловушка сработала в 4:00 утра.

Хэнк лежал в постели, напряженный и злой, и думал, что делать. Все встанут с рассветом, всего через час или около того, и будут готовиться к поездке в аэропорт Ньюарка. Он не мог оставить эти мышиные тушки там на все время их отсутствия — они сгниют, и к их возвращению весь дом будет вонять телами мертвых, противных грызунов.

Он быстро и решительно выскользнул из постели так осторожно, как только мог, надеясь, что движение не разбудит Глорию. Она не шелохнулась. Он схватил фонарик и, выходя, закрыл за собой дверь спальни.

Он не терял времени даром. Он должен был подняться и избавиться от дохлых мышей, пока девочки не проснулись. Эти проклятые животные уже действовали ему на нервы. Он задвинул засов, опустил дверь и поспешил наверх.

Хэнк стоял на лестнице и смотрел на ловушки. Все четыре ловушки были спружинены, но лежали пустыми на полу вокруг него, арахисовое масло было нетронуто. Ни мышиных голов, ни кусочков меха. Что могло подставить им подножку и не попасться? Это было почти как игра.

Он настороженно огляделся. Он стоял в узком конусе света. Остальная часть чердака была темной. Очень темной. Ощущение того, что здесь, наверху, с ним что-то еще, было очень сильным. Как и запах. Он был хуже, чем