Судьба Одина - Скотт Оден

Как там было?

— Я знаю зал, стоящий далеко от солнца… — пробормотал Гримнир. Остальная часть куплета оборвалась, когда в его размышления вторглись звуки — скрежет отодвигаемого камня, тихое шипение и едва слышный стук кости, как будто от браслета или бус. Он поднял взгляд, окидывая здоровым глазом линию деревьев слева от себя. Что-то или кто-то пытался напасть на него, и его рука легла на рукоять Хата.

— Нар! Перестань прятаться и покажи себя, негодяй, — взревел Гримнир. — И если ты собираешься попытаться отрезать кусок от моей шкуры, то делай это!

Долгое мгновение не было слышно ничего, кроме эха вызова Гримнира. Затем: «Не нервничай по пустякам, — ответил кто-то голосом, которому еще не хватало нескольких лет зрелости. — Нам просто любопытно, вот и все».

Гримнир скрыл свое удивление при виде пары молодых каунаров, появившихся из-за ствола поваленного дерева, прямо на опушке леса. Говоривший был худощавым парнем, почти такого же роста, как Гримнир, но почти невесомым — манекен с темно-желтой кожей, обтягивающей острые кости; кожу украшали потрескавшиеся белые сигилы, нарисованные известью. Белым был и череп, нарисованный на красноглазом лице юноши, скрывавшем россыпь старых шрамов; его густые черные волосы были собраны в пучок на макушке, перевязаны кожаными ремешками и украшены перьями цвета воронова крыла. Ожерелье из косточек пальцев звякнуло о его впалую грудь. Гримнир не упустил и топор с каменным лезвием, который юноша старался держать подальше от глаз.

— Любопытно, а?

Его спутник был невысоким и толстым, с длинными руками и тонкими ногами, которые уже изгибались наружу. У этого человека было грубое лицо с носом картошкой, мясистыми губами и высунутым языком. У маленького крысенка было только полголовы черных волос; левую сторону он давно сбрил, открывая над ухом грубо татуированный полумесяц. Был одет в лохмотья разного происхождения и обрывки меха, связанные сухожилиями и сушеными кишками, а с его импровизированного пояса свисала целая коллекция мешочков и перевязанных ленточек. Он тяжело опирался на посох из обожженного пламенем ясеня, укрепленный железными ремнями и утыканный ржавыми гвоздями.

Высокий кивнул:

— Ага. Мы уже целую вечность не видели, как рыба барахталась на мелководье. Подумали, что в этом может быть что-то для нас.

Гримнир посмотрел на них.

— Ты же знаешь, что говорят о любопытстве. — Быстрый, как змея, он выхватил Хат и наставил длинный сакс на третьего юношу-каунара, который попытался приблизиться к нему со слепой стороны. Лезвие остановилось в дюйме от носа мальчишки, который отшатнулся, но не отступил. — Это убьет тебя. — Гримнир кивнул на кончик клинка. — Иди к твоим товарищам, ты, навозная крыса.

Голова третьего юноши, самого маленького из троих, едва доставала Гримниру до груди. Юноша был босиком и носил длинный бесформенный мешок из залатанной мешковины вместо одежды, и Гримнир не смог различить, мужчина это или женщина. Но это не имело значения. Прямые черные волосы скрывали почти все лицо, за исключением ярко блестящих глаз, и придавали юноше жуткий вид призрака, намеренного выпустить кровь двумя ножами с тонкими лезвиями, которые он сжимал в своих маленьких руках.

— Шевелись, ты! — зарычал Гримнир.

Тот неохотно подчинился.

— Что ж, подумать только, — сказал Гримнир, оценивающе глядя на троицу. Сталь зашуршала по коже, когда он вкладывал Хат обратно в ножны. — Три маленьких скрелинга. Красота. Думали, что застанете меня врасплох, да? Ответьте мне, и, возможно, в этом будет что-то для вас: как называется это место?

Высокий посмотрел на своих приятелей, затем снова на Гримнира:

— Ты смеешься над нами, ага? Ба! Ты там, куда уходят мертвые, приятель.

И тут ему вспомнился куплет, который когда-то пел Гиф. Он сказал:

Я знаю зал, стоящий | далеко от солнца,

В Настронде, под | сенью Нидафьолла;

Бушует вонь войны | и багровеет огонь:

Сильный жар лижет | само небо.

— Ничего не знаю обо всем этом, — ответил высокий юноша. — Но у нас с тобой разные проблемы.

Гримнир скривил губы в рычании. «Да, проблема в том, что, если я стою здесь, значит, эти сукины дети, которых я выслеживал на Сицилии, все-таки добрались до меня. Фо! Я был так близок! Так близок к тому, чтобы увидеть, как этот проклятый змей получит по заслугам!» Гримнир в отчаянии сжал челюсти.

Высокий парень нахмурился, на лбу у него появились морщинки от белой краски.

— Это тоже не наша проблема. Слушай внимательно, длиннозуб. Проблема в том, что это наш берег. И ты вторгся на нашу территорию.

— Ваш берег, а? — Гримнир усмехнулся, но в глубине его глаз плясали убийственные огоньки. — Что ты собираешься делать? Прогонишь меня пинками? Ха! Ты нахальный маленький мерзавец! Я могу облюбовать этот берег и сделать его своим.

Высокий парень двинулся вперед, подняв топор.

— Вали отсюда, ты, говнюк! Этот участок берега принадлежит нам по праву! Мы заслужили его, сражаясь за команду Ньола и Дреки! И если мы не разрешаем тебе здесь находиться, значит, ты вторгся на чужую территорию! Кто ты? Один из парней Ганга? — Юноша откашлялся и сплюнул. — Это старое ведро для мочи, он всегда пытается нас обмануть!

— Я ничей не парень, мразь! — зарычал Гримнир. — И передай этому толстяку, что, если он будет продолжать прыгать с ноги на ногу, я его распотрошу и сделаю из его кишок колбасу! — Действительно, толстый парень переминался с ноги на ногу, все время пытаясь ухватить приятеля за локоть, чтобы привлечь его внимание, но не осмеливаясь прикоснуться к нему.

— Снага, — пробормотал он едва слышно. — Снага!

Юноша набросился на него.

— Что, Блартунга? Выкладывай, ты, бесполезный мешок с салом!

Толстяк Блартунга пробормотал извинения, схватил своего приятеля за узкое плечо и потащил его вниз, чтобы что-то прошептать ему на ухо. Через мгновение высокий, чье имя, как понял Гримнир, было Снага, что на языке их народа означает «Шип-топор», выпрямился. Под маской из белой краски лицо Снаги приобрело землистый оттенок.

— Интересно, — сказал он, искоса поглядывая на третьего члена их маленького трио, который сидел на поваленном бревне, скрестив ноги, и издавал раздражающий шорох, скребя друг о друга тыльными сторонами своих ножей. — Это очень интересно. Блартунга считает, что мы, возможно, начали не с того. Он говорит, что слышал, что в том мире остался только один из нас, — он небрежно указал на небо, где облака скрывали огромное пламя; вспышки красного, оранжевого, желтого и зеленого сияния отбрасывали рябь теней на