Исповедь киборга - Эдуард Сероусов

– Вы участвовали в серии специальных операций в зоне ближневосточного конфликта. После возвращения у вас начали проявляться… побочные эффекты. Симптомы ПТСР, эпизоды потери памяти, флешбэки. И активации протоколов.

– Что значит «активации протоколов»? – спросил Алексей, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

– Ваши импланты содержат набор боевых программ, которые могут активироваться в определённых условиях, – объяснила Васильева. – Иногда это происходит произвольно, как реакция на триггеры окружающей среды. Иногда… – она запнулась.

– Иногда что?

– Иногда мы подозреваем возможность дистанционной активации, – закончила она нехотя. – По крайней мере, в некоторых случаях потери памяти и нехарактерного поведения.

Алексей вспомнил пистолет и новости об убийстве.

– Я убил человека вчера ночью? – спросил он прямо. – Бизнесмена по имени Красилов?

Доктор Васильева не выказала удивления.

– Почему вы так думаете?

– У меня было оружие. На руке – кровь. И новости об убийстве в районе, где я мог быть ночью.

– Что вы помните о вчерашнем вечере?

Алексей напряг память.

– Я был дома. Ужинал. Смотрел новости. Потом лёг спать… И следующее, что помню – кошмар о войне. И пробуждение в поту.

Васильева сделала пометку в голографическом интерфейсе.

– Эти провалы в памяти – часть вашего состояния, Алексей Викторович. Мы называем их эпизодами диссоциации. Во время таких эпизодов может активироваться одна из имплантированных программ, и вы действуете… иначе. Не как Алексей Северов, а как боевой оператор «Химеры».

Она поднялась и подошла к прикрытому оборудованию, сняв чехол. Под ним оказалось нечто, напоминающее медицинское кресло с множеством датчиков и интерфейсов.

– Это нейрокартограф, – пояснила она. – Устройство, позволяющее визуализировать нейронные связи и цифровые сигнатуры в вашем мозгу. С его помощью мы пытаемся отделить ваши настоящие воспоминания от имплантированных программ и созданных ими псевдовоспоминаний.

– Имплантированных? – эхом отозвался Алексей. – Вы хотите сказать, что мне вживляли фальшивые воспоминания?

– Не совсем так, – покачала головой Васильева. – Скорее, существуют программы, которые могут создавать правдоподобные симуляции событий, неотличимые от реальных воспоминаний. Это часть технологии «Химера» – возможность программировать сознание оператора для конкретных миссий.

– Боже, – прошептал Алексей. – Я даже не знаю, что из моей жизни реально, а что – программа.

– Именно над этим мы работаем, – мягко сказала Васильева. – И сегодня, я думаю, нам стоит провести сеанс нейрокартирования. Это может помочь восстановить некоторые из ваших настоящих воспоминаний.

Алексей колебался, глядя на устройство.

– Это больно?

– Немного некомфортно, – признала она. – Но не опасно. Мы делали это уже несколько раз.

Она подошла к нему и положила руку на плечо.

– Доверьтесь мне, Алексей. Я здесь, чтобы помочь вам найти себя.

Что-то в её глазах заставило его насторожиться. Искренность? Или что-то другое?

Могу ли я ей верить? Есть ли у меня выбор?

– Хорошо, – кивнул он. – Давайте попробуем.

Через несколько минут он уже полулежал в кресле нейрокартографа. Тонкие электроды касались его висков, затылка и шеи, соединяясь с имплантами под кожей. Над головой висел голографический проектор.

– Расслабьтесь, – голос Васильевой звучал как будто издалека. – Я введу вам легкий седатив, чтобы снизить сопротивление нейроинтерфейса. Дышите глубоко. Вспомните последнее ясное воспоминание из вашей военной службы.

Алексей закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Голова стала лёгкой, мысли потекли свободнее.

Последнее ясное воспоминание…

Армейский транспортный самолёт. Грохот турбин. Жара. Алексей сидит на скамье вместе с другими бойцами. Все молчат. Соколов проверяет оружие. Денис нервно постукивает пальцами по колену. Взгляд Алексея падает на его руки – обычные, человеческие.

Он смотрит на свои собственные руки. Обе – человеческие. Ещё нет кибернетических модификаций.

– Первый раз за границей, Северов? – спрашивает Соколов, не поднимая глаз от оружия.

– Так точно, капитан.

– Там всё будет иначе, чем на учениях, – Соколов наконец смотрит на него. – Никаких правил. Никаких свидетелей. Только приказы.

– Я понимаю, капитан.

– Нет, не понимаешь, – Соколов качает головой. – Но скоро поймёшь.

Самолёт начинает снижаться. За иллюминатором – пустыня, горы на горизонте. Глубокая ночь.

– Добровольцы на первую фазу «Химеры» – шаг вперёд, – командует Соколов, когда они выстраиваются на взлётной полосе секретной базы.

Алексей делает шаг вперёд. И ещё четверо бойцов.

– Вы выбрали путь силы, – говорит им человек в белом халате, встречающий их у входа в бункер. – Вы станете чем-то большим, чем просто людьми. Вы станете оружием.

Я согласился на это. Я добровольно подписал документы. Я хотел стать сильнее.

– Это реальное воспоминание, – голос Васильевой вернул его в настоящее. – Смотрите.

Над Алексеем висела объёмная голограмма – визуализация активности его мозга. Отдельные участки светились синим, образуя чёткую структуру.

– Синий цвет означает органические нейронные связи, – пояснила Васильева. – Естественные воспоминания. Они имеют определённую архитектуру, которую мы научились распознавать.

Изображение сменилось.

– А теперь подумайте о той деревне из вашего утреннего кошмара.

Алексей нехотя вызвал в памяти образы женщины, детей, крови на стене.

Голограмма изменилась. Теперь среди синих структур появились красные линии, пересекающие их, нарушающие естественный узор.

– Видите эти красные паттерны? Это цифровые сигнатуры – следы работы имплантов, – объяснила Васильева. – Когда они активны, они создают псевдовоспоминания, неотличимые для вас от реальных. Но для нейрокартографа разница очевидна.

– Значит, этой деревни не было? – с надеждой спросил Алексей. – Я не убивал тех людей?

Васильева выключила голограмму и начала снимать с него электроды.

– Не всё так просто. Основа этого воспоминания может быть реальной, но детали, эмоциональный фон, некоторые образы могут быть модифицированы имплантами для достижения определённого психологического эффекта.

– Какого эффекта?

– Контроля, – просто ответила она. – Вина – мощный инструмент манипуляции. Если вы верите, что совершили нечто ужасное, вы становитесь более подверженным внешнему управлению. Более… послушным.

Алексей сел в кресле, пытаясь осмыслить услышанное.

– Кто контролирует мои импланты? Кто заставил меня убить того бизнесмена, если это действительно был я?

– Мы не знаем наверняка, – Васильева помогла ему подняться. – Официально программа «Химера» закрыта после скандала с нарушением прав человека два года назад. Большинство документов засекречено. Вы и ещё несколько бойцов – единственные известные нам выжившие участники проекта.

Она вернулась к своему столу и вывела на голографический дисплей новую информацию.

– Клиника «Возрождение» была создана как реабилитационный центр для ветеранов программы. Мы изучаем эффекты кибернетической модификации и пытаемся помочь вам вернуться к нормальной жизни. Но есть силы, которым это невыгодно.

– Какие силы?

– Военно-промышленный комплекс, корпорация «НейроТех», отдельные высокопоставленные лица в правительстве, – Васильева говорила сдержанно, словно опасаясь прослушки. – Все, кто вложил миллиарды в разработку «Химеры» и не хочет, чтобы правда стала известна.

Алексей потёр виски. Голова начинала болеть.

– А Виктор Красилов? Чем он был важен?

– Он возглавлял «НейроСинтез» – компанию, разрабатывающую нейроинтерфейсы для «НейроТех». Насколько мне известно, в последнее время у него были разногласия с руководством корпорации. Возможно, он знал