Журавли летят на запад - Анна Рябинина

– Прости, я заблудился. – Он подошел ближе и залез под зонтик, правда, это сильно ситуацию спасти не могло.

Пока они шлепали по лужам вместе, Сунь Ань рассказал, что на конференции встретил очень красивую и солидную женщину – ее представили как жену какого-то ученого, но господин Эр потом объяснил, что она его колежанка, и основная часть наработок принадлежит ей, и все это знают, просто Академия не хочет признавать ее достижения, так как она женщина.

– Это очень несправедливо, – все хмурился Сунь Ань. – Разве…

На языке крутилось: «Таким образом Академия не признает, что мужчины думают тем, что находится между ног?» – но он был слишком хорошо воспитан, чтобы говорить это вслух.

Чжоу Хань, кажется, уловил эту мысль без слов и хмыкнул.

– Она такая умная, знаешь! Мы с ней немного поговорили, пока я ждал учителя, она рассказывала мне что-то про археологические находки в Англии и что она сама ездила туда копать…

– Тоже вдохновился?

– Поедем в Англию? – оживился Сунь Ань. Они уже подошли к отелю и встали под крышей, чтобы Чжоу Хань мог стряхнуть с зонтика воду. Чжоу Хань на секунду замешкался, а потом поднял на него свои темные глаза.

– С тобой – куда угодно.

Как же иронично, что в итоге они туда едут, потому что Чжоу Хань умер.

Сунь Ань обнимает себя одной рукой и закрывает болящие глаза.

Он не знает, в какой момент Чжоу Хань стал так сильно важен – возможно, он был важен всегда, и Сунь Ань привык, что тот всегда рядом. Когда они впервые опаздывают на занятия в школе – каждый в свой класс, но вместе, когда они учат французский, – Сунь Аню лень, но лучше получается произношение, когда катаются вместе на одном велосипеде, и Чжоу Хань обнимает его, если Сунь Аню снятся кошмары, когда вместе воруют у господина Эра с кухни бутылку вина в шестнадцатилетие Чжоу Ханя и пьют его из горлышка в комнате Сунь Аня.

Сунь Ань знал, что Чжоу Хань уставал от людей слишком часто и так же часто хотел побыть в тишине, Чжоу Хань знал, как Сунь Аню важно внимание.

Чжоу Хань был рядом, когда он учился шить, он был рядом с Чжоу Ханем, когда подрался с какими-то уличными мальчишками и вытирал обеими руками кровь, текущую из носа.

– Не заляпай мне белую рубашку, – потребовал Сунь Ань, а потом, вздохнув, вытер кровь с его щеки. – Тебе ведь уже семнадцать, разве можно просто так лезть в драку?

– Ты же ссоришься со старушками в очереди в булочную, – пробубнил Чжоу Хань.

– Это другое, – со знанием дела сообщил Сунь Ань, а потом они вместе засмеялись.

Сейчас Сунь Ань тоже смеется и отчетливо слышит в этом смехе слезы, а Ли Сяолун смотрит на него как на помешавшегося.

– Тебе нужно поесть и отдохнуть, – говорит он.

Он так сжимает урну, что какой-то острый краешек режет ладонь и он ойкает. Перед глазами снова встает лицо Чжоу Ханя после драки – по-прежнему по-детски мрачное, но с нотками странной, мягкой нежности, которая оборачивается в воспоминаниях гримасой мертвеца.

– Ты не хочешь со мной поговорить, прежде чем пускать в купе?

– А тебе это нужно? – осторожно уточняет Ли Сяолун. Сунь Ань зло хмыкает.

– Ну конечно, я же здесь главный злодей, а все остальные не при чем.

– У тебя начинается истерика, – Ли Сяолун касается его руки. – Давай ты сначала отдохнешь, а потом мы решим…

– Да нечего уже решать, – шепчет Сунь Ань. – Вы все уже решили.

Ли Сяолун тянется, чтобы его обнять, и Сунь Ань испуганно замирает.

– Даже если мы ссоримся, это не значит, что я хочу сделать тебе больно, – тихо говорит он.

Сунь Ань в ужасе распахивает глаза.

Точно такие же слова сказал однажды Чжоу Хань. Это было его, Чжоу Ханя, двадцать первый день рождения. Три года после Рима, еще год до трагедии. Они в тот день почему-то очень сильно поссорились – как это часто и бывает, Сунь Ань плохо помнил причину, только то, что они кричали друг на друга, стоя на балконе. Точнее, он кричал, а Чжоу Хань просто выглядел очень злым. Было не сильно холодно, но Сунь Ань замерз в одной легкой кофточке, отчего начал злиться только сильнее.

– Зачем ты делаешь мне так больно? – крикнул тогда в сердцах он.

– Сунь Ань… – беспомощно отозвался Чжоу Хань. – Ты…

А после этого вздохнул, словно заталкивая всю свою злость куда-то очень глубоко, чтобы потом переплавить ее во что-то более полезное, и подошел ближе.

– Давай сядем и успокоимся.

– Я не собираюсь успокаиваться! – Сунь Ань замолк, когда Чжоу Хань схватил его за руку.

– Ты замерз, – заметил он, а потом снял свой пиджак и набросил его Сунь Аню на плечи. – Не злись, ладно? – Они сидели на полу у балконной двери: Сунь Ань – все еще в пиджаке Чжоу Ханя, но уже не такой недовольный, сам Чжоу Хань – задумчивый и тихий. Сунь Ань тогда положил Чжоу Ханю голову на плечо, а потом услышал:

– Я никогда не захочу сделать тебе больно, даже если мы ссоримся, слышишь?

Сунь Ань закусывает губу и чувствует соленый вкус крови, вытекающей из начавшей мгновенно саднить губы. Они не поссорились, но Чжоу Хань все равно в итоге сделал ему больно.

Сунь Ань помнил, как сильно хотел кричать, когда впервые увидел урну с прахом. И как рыдал, обнимая ее.

Сейчас он хочет только закрыть глаза и уйти в эту серую снежную мглу. Раствориться в каждой снежинке, пусть они заберут его боль, пусть пурга выревет весь его страх, пусть небо заберет себе весь ужас, что живет внутри него и злым раненным испуганным зверем рвет душу в клочья. Он бы хотел сейчас распахнуть окно, выбить его, так, чтобы стекольный звон еще долго эхом разносился по пустоши, и выкатиться в снег, чтобы чувствовать, как он щиплет его голые руки, как забивается в воротник.

Однажды в Париже была по-настоящему снежная зима. Чжоу Хань бубнил, что в двадцать он совершенно точно не собирается лепить снеговиков, а Сунь Ань уже скатывал второй шар и широко ему улыбался. Он уже не помнил, как именно, но в итоге они оба оказались валяющимися в снегу – Чжоу Хань сел рядом с ним и, наклонившись, убрал пряди с его лица.

– У тебя нос в снегу, – засмеялся Чжоу Хань и щелкнул его