Журавли летят на запад - Анна Рябинина

– А говорил, что уже не маленький, чтобы возиться в снегу.

Сейчас он только смотрит на то, как за окном тоскливо ползет бесконечная пустошь: серо-белый мир без конца и без края, полное отсутствие дороги, будущего, хотя бы чего-то впереди, что не эта горькая вечная маета. Может быть, и хорошо, что Чжоу Хань погиб зимой – он любил зимы и сам казался вечным холодом, который забирается так глубоко в душу, что невозможно вытравить, невозможно согреться. Но Сунь Ань никогда не возражал. Он был готов на все – на холод, на жизнь в стране соборов и гильотин, на путешествие в страну короля Артура, на возвращение в шепчущий болью Китай. Рядом с Чжоу Ханем он готов был стерпеть что угодно.

Ведь и погиб Чжоу Хань только потому, что захотел вернуться. А зачем? Ради чего? Он хотел быть ближе к своей стране, хотел что-то делать, а разве Парижа ему не хватало? Их Парижа, полного крови, споров, только-только начавшего оправляться от войны с Германией, пытающегося пересилить удушье попытки вернуть монархию, их смелого Парижа? Зачем же нужно было возвращаться в эту мрачную страну, полную чужих криков, полную борьбы, так давно им не понятной?

Они спорили об этом с Ван Сун – еще до отъезда, ругались даже почти, она говорила, что это он ничего не понимает, но как он мог понимать, если все важное было во Франции? Его юность, его летние вечера, его маленькая подпольная типография, его контора, похожая на крошечную лодочку, борющуюся с течением. Все, что у него было, принадлежало Франции. Все, что у него было, отнял Китай.

«Ты даже не представляешь себе, какую чушь несешь», – сказала тогда Ван Сун, хлопнула дверью и вышла. Искать по перекупщикам билеты за границу Китая. Потому что у нее была своя вера, в которую она, впрочем, Сунь Аня посвящать не желала. Но которая, как он знал, сводилась к довольно простой цитате Дантона, написанной на французском, а ниже – на китайском у нее на руке чернилами: «Родину нельзя унести с собой на подошвах сапог». Только для нее это означало немного другое, и, наверное, это была правильная тактика – едва ли стоило полностью следовать словам человека, закончившего свою жизнь на гильотине. Если ты уезжаешь из страны, она навсегда остается в твоем сердце, а уезжая, ты решаешь, что можешь помочь там, куда ты едешь, так зачем нести ее на подошвах? Да и сапог у Ван Сун не было, только ботинки на звонких каблуках, шнурки на которых она завязывала бантиками.

Когда Сунь Ань почти засыпает, в купе заходит Ли Сяолун. Приходится поднять тяжелую голову и опереться рукой на кушетку, чтобы не съехать обратно.

– Чжоу Хань, пожалуйста, вернись, – просит Сунь Ань в первый раз: совсем тихо, проваливаясь в долгожданную темноту и чувствуя, как его накрывают одеялом.

Глава 1

Отправление

– Я решила назвать его Ань, как «спокойствие», – Яо Юйлун нежно тыкает мальчика на своих руках в нос, и тот начинает смеяться, потом пытается поймать руку Яо Юйлун, а она лишь приподнимает ее выше, дразня, и смеется в ответ.

– Ты пытаешься внушить ему, как стоит себя вести? – Жильбер улыбается лукаво, чуточку насмешливо. Все, что он знает про ребенка – это сплетни служанок, но они вполне красноречивы: кричал всю ночь, ударил одну из них игрушкой по голове, схватил кошку за хвост и чуть не уронил на себя горшок с рисом. И это ему пока всего пять месяцев! Что будет, когда он подрастет?

Жильберу остается надеяться, что тогда он будет где-нибудь подальше.

Кажется, Яо Юйлун тоже думает о чем-то похожем, поэтому ее лицо грустнеет.

– Он обязательно выживет, – обещает Жильбер.

– Пока он старается только убиться, – хмыкает она, осторожно гладя сына по щеке. Тот все хватает ее за руку и сразу начинает тянуть пальцы в рот, сосредоточенно угукая.

– Зато он полон желания исследовать мир.

Яо Юйлун не заслужила, чтобы еще один ее ребенок умер, не дожив и до года, поэтому Сунь Ань обязан выжить – или Жильбер-таки познакомится с Посланниками смерти и заставит их вытащить ребенка обратно.

– Ты не хочешь остаться? Последишь за ним, – вдруг предлагает Яо Юйлун.

Как же тактично с ее стороны – знает, что Жильберу все равно некуда податься, что его и из страны могут выкинуть на первой попавшейся лодочке, что могут убить за любым поворотом, но не говорит: «Оставайся, я же знаю, что ты как листок на ветру – нужен только гусеницам, которые тебя съедят», а просто предлагает последить за ребенком.

И непонятно, то ли это он великодушно соглашается, то ли она великодушно впускает его в дом.

– Ты же знаешь, из меня кошмарный учитель.

– Можешь рассказывать ему историю, сказки, учить чему-нибудь полезному, – Яо Юйлун вздыхает. – Не думаю, что в ближайшие годы у него появится шанс выучиться нормально.

– Ты думаешь, восстание не захлебнется само?

Яо Юйлун качает головой. Заколки на ее голове едва уловимо звенят – скорбно, как колокольчик, зовущий умершие души.

– Я не знаю, что будет, никогда не училась на гадательницу, но оно… злое. И сильное, сильнее, чем мелкие восстания в деревнях, мне кажется. Такое просто так не пройдет.

– Как бы меня правда не выслали.

– Я что-нибудь придумаю, – Яо Юйлун вдруг лукаво улыбается и поудобнее перехатывает ребенка, который сразу же начинает наматывать пряди ее волос на пальчики. – А ты не думал уехать сам? Ну, после всего, что случилось?

Жильбер думал, конечно же. И даже почти уехал – просто когда дошел до доков, почувствовал, что пока не может. Сердце тянуло обратно и ныло так сильно, будто он был готов прямо сейчас лечь и умереть. Он боялся Китая и не мог из него уехать – глупо на самом деле, но с этим едва ли можно что-то поделать.

Впрочем, навряд ли Яо Юйлун так интересно об этом слушать. Она может поддержать, придумать, как помочь, но Жильбер знает – она никогда не скажет, что он был прав.

– Я просто сменю имя, – отвечает он в итоге. – Называй меня, пожалуйста, господином Эром.

– А ты не слишком маленький, чтобы тебя господином называть? – смеется Яо Юйлун. Ну конечно, она старше его почти на пять лет, но, как говорит Джинни, по сознательности там разница идет на столетия.