Величие империи - Денис Старый

Анна Леопольдовна впервые почувствовала себя защищённой со своим мужем. Она посмотрела на него совершенно другими глазами. Да, лопоухий, безусловно, слишком тощий. Но женщина уже пыталась рассмотреть хоть что-то красивое, притягательное в этом мужчине.

Ведь он оказался единственным, кто её по-настоящему любит. И это играло главную роль в том, что Анна всем сердцем хотела довериться Антону, быть ему верной и достойной женой.

Пока получалось плохо. Но отвращение, которое питала Анна Леопольдовна к своему мужу, прошло. Может быть, придёт и какое-то тёплое чувство?

— Я отведу вас в единственное в Петербурге действительно защищённое место. Это дом бригадира Норова, — вынужденно, но всё же рассказал о планах Никифор.

Глаза Анны Леопольдовны вспыхнули огнём страсти. Она ещё не остыла к тому гвардейцу. Она всё ещё хотела его наказать, доказать, чего именно он лишается.

И это почувствовал Антон-Ульрих. Сердце мужчины защемило, но он тут же взял себя в руки. Сейчас главное — спасти Анну.

— Ведите к Норову! — сказал Антон-Ульрих.

Анна Леопольдовна посмотрела на своего мужа. Она будто почувствовала его боль. Это было непонятно для женщины, но она начинала чувствовать Антона, его переживания, его страхи. Ей, наконец, стало жалко этого человека, который её любит, а она в ответ лишь доставляет ему очередную порцию боли.

Жалость — не то чувство, которое может быстро воспламенить любовь. Но это и не те эмоции, которые нещадно поливают костёр любви холодной водой.

Никифор спешил. Он понимал, что пока Ушаков общается с крымским послом, пока переживает о смерти крымца, есть шанс уйти. Мало кто знал, как и где есть потаённые ходы в Зимнем дворце. Никифор и сам до конца не понимал, как можно выйти через тот подвал, куда он вёл Анну Леопольдовну и её мужа.

Но главное — об этом знала одна девушка, которую далеко не все воспринимали всерьёз, над которой смеялись, та, которая ещё недавно играла немалую роль во всей Российской империи.

— Ну, наконец-то! — звонкий голосок Бужениновой раздался эхом в тёмном помещении подвала. — Я вас выведу. И сама уйду. И уж поверьте, что уши накручу Норову, если он вас плохо примет.

В другой момент Анна Леопольдовна могла бы рассмеяться от того, сколь нелепо выглядела Авдотья. Когда эта девушка из приближенных умершей императрицы говорила на полном серьёзе, то казалась ещё более смешной, чем когда пыталась шутить. Вот только сейчас было не до веселья.

Тёмный сырой подвал казался бесконечным, а Анна не предполагала, что во дворце есть такие помещения. Но именно здесь хранились многие съестные запасы; здесь же находилась и коллекция хмельных напитков, которую начал собирать герцог Бирон.

Лишь минут через десять, поплутав, словно в лабиринте, по тёмным подвальным закоулкам, Авдотья вывела Анну Леопольдовну и её мужа на поверхность.

Нет, они всё ещё находились на территории Зимнего дворца, и впереди была изгородь, перелезть через которую, чтобы не раскрыть себя, было крайне сложно.

— Идите за мной! — повелела Буженинова.

Через кусты, между деревьями, компания приближалась к забору.

— Стоять! Я стреляю! — послышался крик в стороне.

Сердце сжалось у Анны, но вперед, по направлению откуда послышался голос, вышел Антон. Женщина прижалась к мужу.

Щелкнул взводимый на пистолете курок…

Глава 2

Король умер! Да здравствует король!

Петербург

22 сентября 1735 года 22.25

— Ты в кого стрелять-то собрался, мужинек? — усмехнулась Авдотья.

Она узнала бывшего шута, квасника, того, потерял свою честь, князь Голицын Михаил Алексеевич.

— Ты тут? А я и не заметил! — усмехнулся, выходящий из кустов мужчина.

— Если бы ты так шутил при матушке нашей, так она и простила бы тебя, — сказала Авдотья, а потом обратилась к Анне Иоанновне. — Не бойтесь. Михаил Алексеевич человек добрый, он не выстрелит. И прошу простить, ваши высочества, но придётся ползти.

Авдотья показала пример. Она ловко прошмыгнула через раздвинутые прутья забора и, казалось, что уже через секунду очутилась по другую сторону.

— Вот так! — задорно сказала Буженинова и прошмыгнула обратно, на территорию парка Зимнего дворца. — И уже за углом, ближе к набережной, ждет карета. И потом безопасность.

Антон-Ульрих оглядывался, ожидая, когда его жена проделает то же самое, что и карлица. И Анна Леопольдовна, действительно, попробовала пролезть. Вот только каркас юбки…

— Снимайте же! — нетерпеливо сказала Буженинова.

— Я буду стрелять! — напомнил о себе Голицын.

— Михаил Алексеевич, вы бы отдали пистоль, поранитесь, — сказала Авдотья и сделал шаг по направлению к своему суженному.

— Стой, девка! — зарычал Голицын.

— Не кричи только. А то сбежится воронье. Просто уходи, Михаил Алексеевич. Ты свободен. Не хочешь брать меня замуж, так и не надо, — сказала карлица и обратилась требовательно к великой княжне. — немедленно снимайте юбки! Время… Нас могут услышать и увидеть.

Анна было собралась возмутиться, но Антон начал снимать юбку со своей жены. Он с остервенением рвал и резал, достав нож, кромсая все те конструкции, которые не позволяли Анне пролезть в заборе. И скоро молодая женщина оказалась в одних панталонах.

Лицо Антона запунцевело. Ему сложно было взять себя в руки. Он так залюбовался панталонами Анны Леопольдовны, что и вовсе забыл о какой-либо опасности.

Меж тем, не обращая внимания на страдания мужа, Анна Леопольдовна пролезла.

— Ну же! — прошипела Буженинова и даже притопнула ногой.

— А? Да-да! — сказал Антон, даже не пролезая, а с легкостью проскальзывая сквозь прутья.

— Не смейте! — закричал Голицын.

— Уймись, дурак! — выкрикнула Авдотья фразу, которая прозвучала необдуманно, как сотни раз до того, когда Буженинова разыгрывала веселые сцены со своим будущем мужем.

— Я не дурак! — выкрикнул Голицын.

Дрожащими руками он навел в сторону Анны пистолет.

— Вернись! Я не дурак!

Антон собой закрыл Анну Леопольдовну, обнял ее и повернулся спиной к бывшему шуту, который вырвался из долгого унижения.

— Бах! — прозвучал выстрел.

Авдотья… Она своим небольшим тельцем прикрыла венценосное семейство. Красивое лицо девушки, улыбалось. На груди, на светлом, бежевом, платье расплывалось кровавое пятно. Авдотья Буженинова заваливалась на забор, потом, словно бы оттолкнулась, упала головой в сторону бывшего квасника, шута.

Михаил Алексеевич мстил за все обиды. За то, что императрица разлучила его с любимой, что он унижался… за все.

— А-а-а! — закричал Антон Ульрих.

Он быстро прошмыгнул в лаз, тут же встал. Голицын