Величие империи - Денис Старый

— А-а-а! — принц вонзил нож в пухлое тело князя.

А потом еще и еще.

Послышались крики в стороне. Кто-то кричал, приближаясь к месту, огражденному кустами и деревьями.

— Антон! Бежим! — кричала Анна.

От голоса любимой принц пришел в себя. Он бы ужаснулся от того, что содеял. Но Анна… ее нужно обязательно защитить.

Взяв за руку жену, Антон быстро побежал в сторону набережной. Здесь их уже ждала карета. Анна первая взобралась на диван, Антон еще осмотрелся и последовал за женой.

Карета тронулась, затрещала, загремела. Сзади тут же пристроился десяток вооруженных и готовых сражаться, кавалеристов.

Антон Ульрих как сидел на диване, так и сполз.

— Я убил его… Я убил его своими руками… Что же будет… Я чудовище, — только сейчас, почувствовав себя в безопасности, принца стало накрывать.

Анна Леопольдовна рыдала вместе с мужем. Его боль отражалась и на женщине. А потом… Она, неожиданно для себя поцеловала Антона. Нежно, трепетно, как никого раньше, ну если только не Александра. Глаза мужа и жены встретились. Истерика Антона тут же прекратилась.

Карета мчалась, громко стучали колеса по мостовым, трясло безбожно. Но молодые люди смотрели глаза друг друга. Недоуменно, с надеждой. Антон теперь уже всем сердцем желал, чтобы этот момент не заканчивался. Ему было безразлично, что только что произошло и что стало причиной поцелуя. Он все повторил бы еще раз. Лишь бы только вот так…

Анна смотрела на мужа так же с надеждой. Но по-другому. Она хотела, чтобы смогла полюбить, или даже смириться, Антона. Она хотела счастья.

А ещё минут через двадцать Анна Леопольдовна, скромно прикрывшись одеялом, взятым в карете, заходила в дом своей подруги и своего бывшего возлюбленного. Заходила, держась за руку своего мужчины.

— Аннушка! — завидев Анну Леопольдовну, Юлиана тут же бросилась её обнимать и целовать. — Как же я за тебя беспокоилась. Ты прости меня за всё. Ты же для меня очень много, очень много значишь.

— И ты меня прости, — со слезами на глазах отвечала Анна.

— Как ты? Как ребенок? Ко мне прибыл медикус Ганс Шульц. Пусть он посмотрит тебя, — забеспокоилась Норова.

— Да… Удивительно, но я чувствую себя лучше, чем вчера, или днями ранее. Только… — глаза Анны стали печальными. — Авдотью жалко… Убили ее.

Две женщины, две подруги, обнялись и заплакали. А потом Юля взяла за руку подругу и повела ее в отдельную комнату. Нужно провериться, столько переживаний, мало ли чего.

— Муж мой… Прошу вас, будьте рядом! — уже пройдя несколько шагов, обернулась Анна и протянула вторую, свободную руку, Антону Ульриху.

* * *

Когда мы прибыли в Петербург, уже начинался рассвет. Несмотря на то, что нужно было действовать как можно быстрее, появляться Елизавете Петровне в Зимнем дворце нельзя было раньше, чем начнут по всему Петербургу распространять свежий выпуск газеты «Петербургские ведомости».

Должно быть всеобщее ликование, создаться атмосфера правильности всего происходящего. Чтобы колеблющиеся уже не сомневались и приняли правильную сторону.

При выезде из Стрельны на меня довлело ощущение, что я всё-таки поступил неправильно, когда отдал приказ на уничтожение отряда бунтовщиков во главе с Даниловым. Но когда я увидел, что на том посту, где были оставлены мои люди, все убитые, да еще и зарезаны, а некоторые лежали с перерезанными глотками и при этом со связанными руками, мне вдруг захотелось воскресить всех убитых бунтовщиков, чтобы потом их ещё раз убить, но куда как более изощрённым способом.

А что касается Ушакова, то подобными своими действиями он и вовсе перечеркнул для себя все возможные пути отхода. Нет, я не собирался ему прощать, но ранее всё-таки в мыслях было отправить его в ссылку. Теперь же возникли мысли: какой по-красочнее наряд одеть, чтобы присутствовать по-праздничному во время казни бывшего главы Тайной канцелярии разводных дел. Чертвертование или посадка на кол? Наверное, первое, все же.

Стоял грохот от сотни копыт, шум от переговоров. Но я слышал, что говорил Елизавета Петровна, изрядно нервная, пусть и пробующая это скрыть.

— А не боишься, Саша, что твоя жена разозлится, когда увидит меня? — спрашивала Елизавета Петровна.

Я ехал не верхом, а в карете с будущей престолблюстительницей. Здесь же были и Пётр Иванович Шувалов, и Мавра Егорьевна. Если служанка Елизаветы так и норовила потереться о ногу, руку, сидящего рядом мужчину. То невысокий и уже изрядно полноватый Пётр не спускал с Елизаветы глаз. Влюблён… Бедняга.

— Моя жена не может злиться на ту, кто будет охранять престол Российской империи до совершеннолетия императора, — сказал я. — Она не глупа. Но я просил бы, если таковые есть, простить все обиды.

— Так, может, она позволит нам быть вместе? — с какой-то вымученной улыбкой спросила Елизавета. — Может забыть обиды и отпускать вас, уж если вы стали зависимы от жены? Нечасто, раз в три дня?

Прямо слышно было, как заскрежетали зубы у Петра Ивановича. Ревнивец. Как это ему деликатнее объяснить, что я не Елизавета — не его поля ягодка. Ну да ладно, разберётся. Тем более, что Мавра, похоже, цепко взялась за процесс охмурения Петра Ивановича. А она женщина основательная, волевая, упертая. Ну и пусть бы своего добилась.

Тут бы мне не упустить такого деятельного исполнителя, как Петр Шувалов. С другой стороны, если он, как в иной реальности, женится на Мавре Егорьевне, то это может пойти на благо нашим делам.

Что же касается поведения Елизаветы Петровны, то я видел, что она сильно волнуется и прячет своё волнение за ширмой откровенных провокаций в мою сторону.

Скоро мы сидели в столовой моего дома и решали будущее Российской империи. Мы, это еще и Анна Леопольдовна, ее муж.

Может быть, при других обстоятельствах было бы много споров, откровенных ругательств и обвинений. Но Анна Леопольдовна была настолько уставшей и смущённой, в том числе, и при виде меня, что практически не говорила, только кивала головой, соглашаясь.

Нет, эта женщина не могла бы стать русской императрицей. И Елизавета — так себе вариант. Однако Лиза всё же была более деятельной и решительной в сравнении с Анной Леопольдовной. У этой девушки, великой княжны, рано ставшей старшей женщиной и носящей в своём чреве будущего императора Российской империи, в голове больше любовные мотивы, чем вопросы будущего государства.

Когда мы уже практически всё порешали, прибыл, «чудом выздоровевший», Андрей