С мейсе Райкконен что-то не так - Анна Ледова

Эрик, подперев щёку рукой, задумчиво наблюдал, как я уплетаю завтрак.

– Да вот думаю… То ли жениться на тебе, то ли задушить и прикопать по-тихому, пока ещё не поздно, – глубоко вздохнул он. – Чудовище ты моё. Беспощадное, но истинно благородное.

Я поперхнулась чаем.

– Ч-чего?..

– Кушай, дорогая, – отмер Эрик и привычно улыбнулся мне во все зубы. – Ничего, просто тобой любуюсь. Настоящая графиня, говорю. Подумать только! Графинь у меня ещё не было…

– А что, одни только принцессы были? – съязвила я. – А, поняла… Ты всё же альфонс, а не вор.

– Да вообще никого не было, – на голубом глазу соврал поганец. – Ты у меня первая и единственная.

– Ага, а целоваться, видимо, по книгам учился… Да и пальцами, вот как ты в заброшке тогда… Тьфу ты! – мгновенно покраснела я.

– Я тоже от тебя без ума, детка, – поганец так выразительно сверкнул глазами, что я пожалела, что вчера так быстро заснула. – Даже оду нашей любви во сне написал. Хочешь послушать? Очень красивая мелодия….

И прежде, чем я смогла прожевать гренок и что-то ответить, Эрик метнулся к пианино в углу с заранее поднятым клапом. Зловредный Фрэнки не позволял передвигать чёртов инструмент, вереща, что его настраивал какой-то именитый мастер в прошлом веке. Да он мне и не мешал. До тех пор, пока некому было извлекать из него звуки…

– Не хочу!.. – завопила я, выплёвывая еду, но поганец, не сводя с меня пристального взгляда, уже пробежался пальцами по клавишам.

Я вцепилась в скатерть и собрала всю силу воли в кулак, чтобы не показать, до чего неприятно мне это слышать. Что ж он такое удумал, паршивец…

Минуту я сумела просидеть с каменным лицом, разве что левое веко подёргивалось.

– Ну как? – поинтересовался Эрик, закончив терзать мои уши. – Я ещё стихи под неё написал… Мне говорили, я очень хорошо пою.

Я вздрогнула.

– Миленько, – кисло ответила я. – Только больше на выстрел к пианино не подходи. Ты это… как это… фальшивишь, вот! И инструмент ужасно старый и расстроенный… Да и голос твой мне не нравится, петь тебе точно не надо…

– Это прекрасный инструмент и, кстати, настроен он идеально. А ещё, Уна, у меня абсолютный слух, – прищурился Эрик. – Давай ещё раз сыграю, с песней тебе точно понравится…

– Прекрати! – не выдержала я. – Сказала же, что не хочу! С первого раза, что ли, не понимаешь? Да что с тобой не так?!..

– Со мной-то? – Эрик поднялся и в мгновение ока очутился рядом. – Это с тобой что не так, Уна Райкконен?

Несколько секунд мы пристально смотрели друг другу в глаза. Эрик ещё смахнул крошку с моего подбородка, и у меня вдруг дрогнула нижняя губа, а нечаянная слезинка едва не сорвалась с уголка глаза. Может, не врал, когда обещал позаботиться? Может, стоит ему довериться?..

– Благородная аристократка, а танцуешь хуже пьяного орка, вообще такт не чувствуешь, – прошептал он. – От музыки кривишься. Я сначала думал, что от той вульгарщины про пастушку, но оказалось, что от любой… Не маг и не ведьма, но творишь такое… Чего от тебя ещё ждать, Уна? От чего тебе так плохо, что ты весь мир готова в порошок стереть?.. И главное – что мне с тобой делать, сердце моё?

«Любить и быть рядом», – чуть было не ляпнула я.

– Собирайся, – буркнула вместо этого. – Вот что мне с тобой делать, исследователь-натуралист, я теперь точно знаю.

Не маг и не ведьма, всё верно. Но кое-что в людях рассмотреть могу при некоторых обстоятельствах. Особенно когда они сами так неосторожно подставляются…

Глава 17

– Амузи́я, – вынес свой вердикт приглашённый лекарь. – Нарушение слухового восприятия. Девочка не различает ноты, а потому не способна понимать музыку. И то, что мы слышим как цельную мелодию, ей, вероятно, кажется мешаниной из громких неприятных звуков. Не уверен, но, возможно, ещё имеет место смешение чувств, так называемая синестезия. Это когда слуховые ощущения вызывают отклик у других органов чувств. Тогда звуки могут сопровождаться зрительными образами или даже иметь определённый вкус…

– Вы хотите сказать, что наша дочь никогда не выучится игре на инструменте? Ни на одном? Она что, даже танцевать не сможет?!.. – это было единственное, что услышала тогда моя маменька. – Боже, какой позор для нашей семьи! И кто же возьмёт её замуж без должного для аристократки воспитания?!..

Да, маменька выше знаний и прочих добродетелей ставила умение красиво петь, изящно танцевать и томно стрелять глазками при этом. Большего, по её мнению, чтобы устроить свою жизнь, благородным девицам не требовалось.

И надо же, всего-то к шести годам я перестала быть «ужасно ленивой и отвратительно капризной» девочкой, которая не ценит усилия таких известных учителей. Слава богу, нянюшки перестали петь мне колыбельные ещё в два года. Не выдерживали моих истерик.

Но и с мыслью воспитать из меня настоящую благородную девушку маменька распрощалась. Действительно, какие у меня шансы на брачном рынке, если ни на одном приёме, где непременно звучит музыка, я даже появиться не смогу? Не говоря уж о вызывающей внешности и прочих странностях…

Со временем я научилась терпеть эти неприятные звуки. Ударные и клавишные ещё были ничего. Самыми болезненными были духовые и струнные инструменты, особенно смычковые. Они врезались в голову ржавой пилой с обломанными зубцами, вызывая режущую боль в висках и мельтешение перед глазами. И, конечно же, именно их звучание считалось наиболее достойным, чтобы услаждать утончённый слух знати…

Позже я начала справляться и с шалящим во время музыки зрением. Стала избегать мест, где эта чёртова музыка играла.

А ещё научилась различать в мельтешащем разноцветье особое сияние – магию.

А теперь какой-то поганец заявил, что танцую я хуже пьяного орка, когда я просто пыталась выжить на той дуэли! Да ещё намеренно устроил эту ловушку… И сам же в неё попал.

Эрик послушно шёл за мной. Как на привязи, действительно. Вот же дурацкая магия! Так бы хоть сбежать мог, пока не поздно… Родной участок встретил привычным хаосом. Скоропут Райкконен тем не менее заметил меня с порога и по привычке попытался схорониться за тощим приставом Нишоном.

– Дядюшка, – ласково поприветствовала я Всевидящее око, употребив всю скупо отпущенную мне природой кротость. – Какого хре… В смысле, можно тебя на пару слов?

– Уйди, незнакомая девочка, я тебя впервые вижу, – проворчал Скоропут. – Ройне! Почему посторонние в участке?

Но, кивнув мне, направился в свой кабинет, он же архив. А я по пути стянула наручники со стола пристава