Беглый в Варшаве 2 - Азк

Она обернулась к нам:

— Дети, увидимся после спектакля. Пожелайте мне удачи.

— Ни пуха, ни пера! — сказали мы хором.

— К черту! — ответила она и скрылась за дверью.

Мы с Инной прошли в зрительный зал. Билеты были в третьем ряду, прекрасные места. Зал постепенно заполнялся — интеллигентная публика, много пожилых людей, несколько студентов, театральные критики с блокнотами.

— Аншлаг, — заметила Инна, оглядываясь. — Мама будет счастлива.

Тем временем, незаметно для жены, был отдан короткий приказ через нейроинтефейс «Другу»:

«Зафиксируй весь спектакль. Три точки. Основной зал, боковая галерея, балкон. Потом смонтируй, аккуратно. Без отсебятины. Обложку тоже добавь — с афиши.»

Ответ пришёл почти мгновенно:

— Программа активирована. Камеры замаскированы под осветительные приборы. Съёмка начнётся с открывающей реплики. Постмонтаж займёт около двух часов. Озвучку сохраняем оригинальную?

— Да. Пусть будет голос Раисы Аркадьевны в первозданном виде. Это и память, и подарок.

Погас свет, поднялся занавес. На сцене — скромная квартира семьи Уингфилд. Убогая обстановка, тусклый свет, и в центре — инвалидное кресло, в котором сидит Раиса Аркадьевна.

Первые же слова Аманды заставили зал затихнуть. Голос мамы Инны был удивительно молодым, полным жизни, несмотря на то, что она играла уставшую от жизни женщину. Она рассказывала о своей молодости, о семнадцати кавалерах, которые ухаживали за ней в юности, и в каждом слове чувствовалась ностальгия и боль.

Инна сжала мою руку. Я видел, как по ее щекам текут слезы.

На сцене разворачивалась драма семьи, где каждый живет в своем мире иллюзий. Лора с ее стеклянными фигурками, Том с его мечтами о побеге, и Амада, которая пытается устроить их жизни, не понимая, что разрушает их.

Раиса Аркадьевна была великолепна. Она не просто играла роль — она жила ею. Каждый жест, каждая интонация были выверены и искренни. Когда она рассказывала о своих кавалерах, глаза ее светились, когда ругала сына — голос звучал строго, но с любовью, когда уговаривала дочь принять жениха — в голосе слышались отчаяние и надежда одновременно.

Особенно потрясающей была сцена, где к ним пришел джентльмен-кавалер для Лоры. Амада вспоминает свою молодость, рассказывает о балах и праздниках, и Раиса Аркадьевна так играла эти воспоминания, что зал забыл о том, что перед ними пожилая женщина в инвалидном кресле. Она была молодой красавицей, которая танцевала на балах и походя разбивала сердца.

Финальный монолог Аманды, когда она понимает, что все ее попытки устроить жизнь детей провалились, прозвучал как реквием по утраченным иллюзиям. Раиса Аркадьевна произнесла слова о том, что надо задуть свечи, и в зале стояла абсолютная тишина.

Когда занавес опустился, зал взорвался аплодисментами. Люди вскакивали с мест, кричали «Браво!», требовали выхода актрисы.

Занавес поднялся снова. Раиса Аркадьевна сидела в своем кресле, по лицу текли слезы, она кланялась, прижимая руку к сердцу. Зал не унимался.

— Браво! — кричал седой мужчина в первом ряду. — Брависсимо!

— Это же настоящее искусство! — говорила дама рядом с нами. — Такой Аманды я не видела никогда!

Аплодисменты продолжались минут десять. Раиса Аркадьевна несколько раз кланялась, потом помахала рукой и скрылась за кулисами.

Инна плакала, не скрываясь:

— Костя, ты видел? Видел, как она играла? Это же чудо какое-то!

— Видел, — я обнял ее. — Твоя мама — великая актриса!

Глава 21

После спектакля, когда мама Инны, сияющая, принимала цветы и поздравления, подошли журналисты с магнитофоном и фотоаппаратом.

Мы дождались, пока зал почти опустел, и пошли за кулисы. Раиса Аркадьевна сидела в гримерной, еще в костюме, вокруг нее толпились актеры, режиссер, какие-то незнакомые люди с цветами.

— Раиса Аркадьевна, — говорил режиссер, — это триумф! Завтра же звоню в Москву, в Художественный театр. Они должны это увидеть!

— Мамочка! — Инна бросилась к ней и крепко обняла. — Ты была потрясающей! Весь зал плакал!

— Правда? — Раиса Аркадьевна смотрела на нас сияющими глазами. — Я так волновалась… А потом как будто что-то щелкнуло, и я стала Амандой. Совсем стала… Понимаете?..

— Это было видно, — сказал я. — Зал был покорен.

Пожилой мужчина в очках и с блокнотом подошел к нам:

— Позвольте представиться, Семен Львович Кац, «Советская Белоруссия». Раиса Аркадьевна, это лучшая Аманда, которую я видел за двадцать лет. Разрешите взять у вас интервью?

— Конечно, — растерянно ответила она. — Только… это все как сон какой-то.

— Самый прекрасный сон, — засмеялась Инна.

Началось короткое интервью — вопросы о творчестве, будущих планах. На фоне работы затворов фотоаппаратов и камеры, едва слышно раздался сигнал в ухе:

— Задание выполнено. Видеоматериал готов. Качество — студийное. Файл с тегом «РАИСА_АРКАДЬЕВНА_СПЕКТАКЛЬ_ОДИН» размещён в защищённом архиве. Готов к трансляции или передаче.

Сердце наполнилось тихой радостью. Мама Инны была в центре сцены. Заслуженно. А память об этом моменте теперь навсегда останется. Не только в душах, но и в видеоматериале, с любовью и уважением собранном «Другом».

* * *

Домой мы вернулись поздно, около полуночи. Раиса Аркадьевна все еще была под впечатлением от вечера, говорила без умолку:

— Знаете, дети, когда я заболела, думала, что все кончено. Три года я не могла подняться с постели, не то что на сцену выйти. А сегодня… сегодня я поняла, что жизнь только начинается.

— Мам, а что дальше? — спросила Инна. — Будут еще спектакли?

— Режиссер говорит, что да. Хотят возобновить «Трех сестер», и он видит меня в роли Раневской в «Вишневом саде». Представляете? Раневская!

Я смотрел на этих двух женщин — мать и дочь, и понимал, что завтра нам предстоит расставание. Но сегодняшний вечер останется с нами навсегда. Триумф Раисы Аркадьевны, ее возвращение к жизни и искусству, счастье Инны, все это было так важно накануне нашего отъезда на Кубу.

— Мам, — тихо сказала Инна, — я так рада, что успела это увидеть. Что мы все вместе были в этот вечер.

— И я, дочка. И я.

Мы поужинали. Простая советская еда показалась нам необыкновенно вкусной после польской кухни. Инна действительно с удовольствием съела тарелку борща, а я — котлету с картошкой.

— Последний раз едим борщ неизвестно сколько времени, — заметила она.

— Может, научимся готовить кубинский суп, — пошутил я.

— Обязательно научимся. И кубинский кофе, и всё остальное.

Мы сидели на кухне, пили чай с оставшимися пирожными, и никто не хотел