Погоня за судьбой. Часть II - Dee Wild

скрывалась под небоскрёбом позади меня, а впереди темнела водная гладь широкой реки, забранной меж отвесных стен из крупных прямоугольных блоков. Я прошла ещё пару сотен метров вперёд и очутилась прямо на набережной. Мелкая и грязная, начерно промасленная и мёртвая, река словно бы разделяла два мира — позади меня над городом нависали угловатые махины серых человейников из стали и бетона, а на той стороне ввысь вздымались чистые сияющие небоскрёбы с прозрачными верхушками. Под их куполами отсюда можно было разглядеть зелёные кроны деревьев — цветущие летние сады на крышах зданий…

Фасады домов на этой стороне были увешаны рекламными щитами и наводнены проекциями, с которых на людей сыпались названия продуктов, скалились белоснежными зубами, обвивая друг друга, полуголые девушки и женоподобные юноши с пустыми глазами, выпрыгивали голограммы и набрасывались, словно хищник на добычу, неоновые силуэты. Противоположный же берег был девственно чист, безмятежен и опрятен. Единственное, что слегка бросалось в глаза — это ползущее по лоснящейся верхушке самой высокой башни голографическое название и строгая аккуратная эмблема одной из крупнейших финансовых корпораций Сектора.

Над белыми небоскрёбами в недостижимой вышине парила гигантская платформа на антигравах, казавшаяся отсюда размером с монетку. На том берегу, на набережной, я различала чёрные фигурки частых полицейских патрулей — они парами ходили взад-вперёд, поглядывая то в небо, то через реку на этот берег. Воздушные трассы у реки резко расходились в стороны, так что над тем берегом никто уже не летал. На мосту в отдалении возвышался хорошо укреплённый пропускной пункт, а вдоль реки, закладывая уши рокотом пропеллеров, неспешно плыл сине-белый полицейский конвертоплан.

Мимо меня с жужжанием пронёсся небольшой дрон, и я сделала вид, что разглядываю что-то на потрескавшейся тротуарной плитке.

— Подайте на жизнь в честь праздника, — раздался откуда-то сбоку слабый старческий голос.

Я чуть не прошла мимо. Как же не заметила её сразу — сморщенную старушку, укутанную в лохмотья? Сгусток серого цвета, человеческий комок, она сидела под чахлым деревцем на фанерном ящичке и совершенно сливалась с окружающим серым пейзажем — ещё одна трещина в асфальте, ещё один облупленный кирпич. Её дрожащая рука в вязаной рукавице была протянута в мою сторону.

Достав изрядно поредевшую со вчерашнего утра пачку денег, я отсчитала несколько купюр и вложила в руку нищенки.

— Как много… — растерянно пробормотала она, так и держа деньги в вытянутой руке, будто я сейчас передумаю и заберу их. — Зачем же так много?

— Идите домой, бабушка, нечего тут мёрзнуть.

Она вздохнула и пробормотала:

— Нет у меня дома, внученька… А ночую я на станции метро неподалёку. Вот насобираю на билет, чтобы пройти через турникеты и устроиться на ночёвку в переходе, а на остальное живу. Благодаря тебе мне теперь на целую неделю хватит!

— А почему здесь сидите? — нахмурилась я. — Людей тут мало ходит, все там, выше по улице. Там можно хотя бы денег собрать побольше.

— Так молодые уже всю улицу поделили, а конкуренты — кому они нужны-то? Меня просто выгнали, да и всё…

Она поёжилась, а у меня вдруг защемило сердце. Мне стало очень жаль эту несчастную старушку, захотелось как-то помочь.

— Послушайте, я тут недалеко снимаю номер в гостинице. Может, вам пока у меня побыть? Хотя бы временно, но это уже что-то. Отогреетесь, придёте в себя…

— Не надо, внучка, не обременяй себя бездомной старухой. У тебя наверняка и без того проблем хватает.

— Да пустяки, мне это никаких неудобств не доставит. Идёмте!

Я помогла ей подняться, и мы вернулись пешеходным туннелем на оживлённую улицу. Прорвавшись сквозь шумную толпу, нырнули в переулок и добрались до гостиницы. Администратор встретила нас недовольным взглядом и тут же объявила:

— За второго постояльца придётся доплатить.

— Но у меня одноместный номер, мы не займём больше места, чем есть.

— Ничего не знаю, — отрезала она. — Такие правила, а если вас что-то не устраивает, вы можете съехать и найти другое место.

Выматерившись про себя, я рассталась ещё с несколькими купюрами, и мы принялись подниматься по лестнице. Старушка охала и причитала, но медленно покоряла пролёт за пролётом. Наконец, мы добрались до номера, и она в неуверенности застыла на пороге. Я мягко положила руку на её плечо.

— Располагайтесь, ни о чём не думайте. Если захотите помыться, душ там. Не вода, конечно, но тоже неплохо.

— Не знаю, чем тебя отблагодарить, внученька, — растерянно пробормотала она. — Давай хоть еду приготовлю?

— Я согласна.

— Тогда я с радостью воспользуюсь твоим гостеприимством.

Старушка сложила свои скромные пожитки в углу, отправилась в ванную и, закрывшись, долго шумела ультразвуковым эмиттером. Я размышляла над тем, как жизнь доводит людей до отчаяния, до падения на самое дно, и мне казалось, что почти всегда это происходит именно в большом городе. Мегаполис заставляет людей отдаляться друг от друга, терять родственников, упускать друзей, и в конечном счёте оставляет человека в полном одиночестве. Обратная сторона урбанизации…

Когда старушка вышла из ванной, я охнула. Передо мной стояла благообразная бабулька-одуванчик, будто помолодевшая сразу лет на пятнадцать. Она словно бы светилась изнутри, и, тихонько мурлыча себе под нос какую-то мелодию, орудовала теперь у плиты, сочиняя непритязательную стряпню. Вскоре, пообедав, мы расположились с парой чашек чая на стульях возле стойки.

— А я ведь на радостях так и не спросила твоего имени, внучка…

— Я Лиза.

— А меня зовут Евгения Павловна. Почти коренная москвичка. Почти…

Я осторожно отхлебнула из кружки горячий напиток.

— Почему почти? Недавно тут живёте?

— Нет, сама я родом с юга, из Ростова-на-Дону, но тот давно уже под водой. А здесь, в Москве, я последние лет пятьдесят жила. Тут и помру. Многое повидал этот город, и я вместе с ним…

— Москва всегда была такой? — спросила я.

— Такой — это какой?

— Такой… — Я замялась, подбирая верное слово. — Тесной, тёмной.

— Тёмной? Эти огромные, словно какие-то раковые опухоли, дома, были тут не всегда. И нищета с грязью — тоже были не всегда. Нет, конечно… В моём детстве, да и в юношестве, пожалуй, всё было иначе. Наверное, людей тогда ценили больше, чем сейчас…

— Вы хорошо помните своё детство?

— Забывчивость и старость дают о себе знать, но вот детство-то я помню лучше всего. Оно, наверное, из памяти уйдёт последним… — Она глядела куда-то вдаль поверх моей головы, словно всматривалась в экран невидимого кинотеатра. — Детский сад, подружки, любящие родители, поездки на дачу по выходным, тёплое Азовское море… Мой любимый город, Ростов, цвёл, благоухал и развивался. Но всё изменилось с началом войны… Мне тогда было пять лет всего,