Ключ Руна - Александр Изотов

Сдерживая смех от этого вот «новая коллекция», я покачал головой.

— Хватит с меня этих финансовых дел. Я спешу на смотр в дружину, но, думаю, потом загляну, что у вас нового.

От меня не укрылось, что лицо Веткина-старшего на мгновение очертилось гримасой досады. Не из-за своих рун, а из-за меня… Что-то вроде «ну куда этот Грецкий опять лезет?» Но эта гримаса быстро исчезла.

— О, мсьё Грецкий решил попытать счастья в воинском деле? А знаете, мон хер, у нас есть, чем вас удивить, — физиономия эльфа опять расплылась в учтивости, но он тут же понизил голос и заговорщицки приставил ладонь к щеке, — Настоящая боевая комбинация… «Звериная ярость орка».

— А? — вырвалось у меня, а на ум сразу пришёл вчерашний зверь.

Мою растерянность Веткин-старший принял, видимо, за податливость, и он стал «дожимать клиента».

— Воистину, для «жаловней судьбы» нет более благородного дела, чем служба империи. А уж воины барона Демиденко — частые гости в нашей рунной. Прошу, прошу вас, мерси…

Я так понял, «жаловень судьбы» было какой-то игрой слов, связанных с тем самым «жалованным» яродеем, о котором я услышал тогда от княжны. Я — «жалованный», и это как-то связано с моим яродейством… Ну, каким-никаким, но яродейством.

Внутри старомодного салона меня с такой же почтительной улыбкой поприветствовал и Веткин-младший, который как раз заканчивал малевать своего клиента. С тонкими усиками, с беретом на голове, мастер явно старался держать образ.

Едва он заговорил, я сразу понял, что именно младший и создаёт здесь всю атмосферу французской изысканности.

— Parole d’honneur, месьё Пал Лаврентьевич, — старательно изображая акцент, Веткин-младший убрал кисточку, оценивая свою работу на лице пухлого эльфа, и махнул на ряд баночек, стоящих на полочке, — Варь наша première classe, чистейшая эльфийская essence!

От меня не укрылось, как Веткин-старший, который завёл меня внутрь, поморщился. Он, видимо, не владел таким умением вешать французскую лапшу на уши, но очень старался своими «мон херами».

Младший же схватил одну из баночек, которая и вправду отливала в свете окна золотыми искорками. Только вот на самой баночке была намалёвана едва видимая руна, и я вдруг понял, что искрящийся солнечный свет давала именно она.

Не понял… Что-то тут не то.

— Пермские дикие fleurs sauvages, — Веткин-младший заговорщицки подмигнул пухлому клиенту, — И… это наш с вами маленький un petit!.. золотая пыль de Paris.

— Дэ Париш, говоришь? — переспросил тот, разглядывая в зеркале своё лицо.

— Держится несколько дней за счёт собственной яри, и, mon cher, сия magie noire — абсолютно invisible!

— Чего?

— Невидима.

Клиент снова уткнулся в своё отражение. Я же, поджав губы, наблюдал за тем, как на оправе зеркала загорелись голубоватые руны. Хм-м-м…

Одновременно с этим загорелись золотым цветом и руны на лице клиента — на щеках и на лбу. Пухляш с идиотской улыбкой осматривал себя в зеркале, что-то там усердно разглядывая, потом отложил его на столик и полез за кошельком.

— Говорите, это руна «неотразимый»? — он на всякий случай, делая вид, что разбирается, ткнул пальцем себе в лоб.

— Oui, mon ami! — воскликнул мастер, поводя кисточкой, словно дирижёр, — Здесь я нанес la rune «Courageux», а вот здесь — «Séduisant»…

Неожиданно для себя, я понял, что сказал Веткин-младший. Руны «храбрый» и «соблазнительный»… Так, стоп, а откуда я знаю французский?

Судя по лицу клиента, он, в отличие от меня, из речи рунного мастера не понял совершенно ничего. Но пухляш явно поплыл, ведь по статусу ему, судя во всему, было положено всё понимать. А то ведь засмеют.

Да ещё и художник вдруг обратился к девушке, листающей руны:

— Mademoiselle… votre avis? — поинтересовался он её мнением.

Девушка вздрогнула и испуганно уставилась. На её лице так и было написано: «Это кто тут мадмуазель? Я — мадмуазель⁈»

— Я… ой… да!

Ни клиент, ни девушка не поняли, на что был её ответ «да», но все остались довольны. А мастер сложил руки и застыл, разглядывая клиента и будто восхищаясь результатом.

— Эти три руны — une combinaison divine!

— Ну, раз комбинасьён диван…

Судя по всему, пухляшу уже надоело утопать в иностранном языке и чувствовать себя тупицей, поэтому серебряные монеты из руки клиента поспешно перекочевали в ладонь художника. Затем толстяк с кряхтеньем выбрался из кресла и, похлопывая себя по животу, с довольной улыбкой пошёл мимо меня.

Руны на его лице, которые до этого светились, уже мигнули и потухли. Они и вправду просто исчезли, но не только визуально — в них явно закончилась ярь.

Я задумчиво поскрёб затылок… Что-то с ними было не так. Потому что это, скорее всего, просто надувательство.

Мне чем-то не нравилось их сияние. Больно уж прерывистое было, и свет неровный, а тут и вообще потухли… И сейчас, когда их не стало видно на пухлом лице, я мог бы поклясться, что у него вообще нет рун на лице!

Когда пухляш вышел, заговорила девушка:

— Вы говорите, это совершенно невидимые руны? Как у великих семей?

— Да, да, мадемуазель Катрин, как у великих семей, — опять Веткин-младший подмигнул и прошептал, — Это наш petit secret!

Та чуть не захлопала в ладоши, а потом надула губки.

— Но я же человек… а для людей у вас что-нибудь есть?

— Ох, мадмуазель, — тот закатил глаза, — Вы сомневаетесь в качестве французской эльфийской волшбы? У нас, кстати, есть и синяя варь, человеческая… Да вы только послушайте изумительный аромат!

Пока Веткин-младший обрабатывал новую клиентку, вручив ей голубоватый флакончик, старый эльф подвёл меня к высокому столику, на котором высилась кипа альбомов. Я открыл тот, что он мне дал, с круглым рунным символом на кожаном переплёте.

Руны внутри были большие, яркие, насыщенно красные… и едва я открыл альбом, как они засветились. Я поморщился, чувствуя подвох — символы внутри линий были разрисованы более мелкими незаметными рунами, и светились именно они. То есть, одни руны в альбоме подсвечивались совсем другими рунами.

Первая руна была подписана «Redoutable», и рядом пометка на русском: «Грозный». Следующая «Ténébreux» — «мрачный»…

«Выносливый», «везучий», «быстрый»…

Покосившись на выжидающего рядом старшего руниста, я пролистал толстые страницы. И неожиданно понял, что этот набор символов воинственнее меня не сделает, лишь беднее на несколько