"Зарубежная фантастика -2024-11. Книги 1-19 - Дэвид Фридман Джерролд

каждого, кто мог ее поддержать хотя бы ненадолго, как утопающий хватается за любой мусор, что плавает на поверхности. Ты же замечал только судороги. Ты никогда не видел тонущего человека. — Он фыркнул. — Наверное, это произошло потому, что на какое-то время ты смирился с тем, что сам идешь ко дну.

— Ты — сукин сын, — холодно сказал я. — Ты не знаешь, через что я прошел.

— Ты прав, не знаю, и знать не хочу. Но думаю, что ты эгоистичный избалованный барчук, и мне не хочется терять на тебя время. Я помогаю тебе с этим забором только потому, что об этом меня попросила Бетти-Джонс А может быть, немного и из уважения к твоей матери, как, огреешь меня своим костылем или все-таки положишь его на место и займешься делом?

Я швырнул костыль ему под ноги. Это было глупо. Но Джек промолчал.

Так что я подобрал костыль и вбил его в землю, закрепив виток бритвенного полотна. Вбил газовым молотком по самую шляпку — следующие шесть тоже.

Джейсон был прав. Разозлить кого-нибудь весьма поучительно.

А потом я замер во фрустрации.

— Что стряслось, сынок? — неожиданно спросил Джек.

— Ничего, — огрызнулся я. — Все. Проклятье! Ненавижу быть неправым. — Я стоял, упираясь молотком в седьмой костыль, но не смог даже нажать на кнопку, вдруг ощутив неожиданную слабость и упал на колени. — Я постоянно тяну из себя жилы, чтобы сделать как можно лучше, но все всегда недовольны.

Я удержался, чтобы не сказать больше. Судорога сжала горло. Глаза жгло.

Поглядев на залив, я ожидал, когда фрустрация отпустит меня. Вода была темной, серой и грязной. Красные слизни? Не исключено. Я перевел взгляд на Джека. Он ждал.

— Ладно, у меня никогда не было возможности сказать ей «прощай». По крайней мере, отец и я… Но…

— Я был прав. Ты не плакал по ней, верно? Я сверкнул на Джека глазами.

— Иди к черту. Оставь меня одного.

С трудом поднявшись на ноги, я поковылял прочь, чтобы немного побыть в одиночестве. Остыть. Через кусты продирался Голубчик и цокал.

— Я не понимаю тебя. Почему ты не говоришь по-человечески?

Кажется, он обиделся и быстро подался назад, а я почувствовал себя еще большим болваном, чем прежде. Все правильно: сорвал злость на ребенке.

Кроме того, все, что сказал Джек Балабан, было правдой.

Я бросил ее, когда она нуждалась во мне больше, чем когда-либо. Точно так же я предавал всех, когда они нуждались во мне. Это стиль моей жизни: подобраться поближе, так близко, чтобы человеку было больно, — а потом предать.

Но прежде убедиться, что для этого есть хороший повод.

Хороший повод всегда снимет вас с крючка.

Забавная вещь, но я не мог заплакать.

Потому что не мог ее вспомнить. Я не помнил ее лица.

Передо мной стояла загадочная улыбка японца, что обедал тогда с нами. Я видел елейную хищную рожу человека, с которым она спала, Алана Уайза, или как там его звали. Вспоминал, как они удивлялись по поводу червей. Я вспоминал все, только какое мне дело до этой чепухи.

Вспоминалось лишь плохое: в тот раз она сделала то, в этот раз — это. Я был рад избавиться от нее.

Нет. Джек Балабан — глупый старый валлиец, который сюсюкает с детьми. Как я могу оплакивать человека, которого так ненавижу?

Проклятье!

Я пошел через кусты в том направлении, откуда появился Голубчик.

Однажды я позвонил доктору Дэвидсону в Атланту. В тот раз он подошел к телефону.

— Можно ли скорбеть по целой планете? Он не сказал ни «да» ни «нет».

— Ты не считаешь это возможным, если спрашиваешь.

Я был вынужден согласиться.

— Джим, — сказал он. — Земля — это часть тебя; холодные зеленые холмы Земли — часть всех нас и всегда будут ею. Мы не потеряли их. Просто надо отыскать их в своем сердце и сохранить, как картину того, что было когда-то.

— И еще когда-нибудь будет, — добавил я. Доктор Дэвидсон промолчал.

— Вы не согласны со мной?

— Я не знаю.

Голос звучал как-то странно. Безжизненно. Вяло. Он действительно не знал, и мне стало зябко. Человек, от которого столько зависело, не знал всех ответов.

— Если мы не способны скорбеть по планете, — сказал я, — как мы вообще скорбим?

— По частям, — ответил доктор Дэвидсон. — Нельзя делать все сразу. Скорби по очереди. Пожалей об огромных слонах. Потом печалься о зеленой траве. После — о лоснящихся дельфинах, смеющихся выдрах и пыльных кузнечиках. Плачь о золотистых бабочках, толстых морщинистых моржах и глупых утконосах. Проливай слезы по алым розам, высоким фикусам и стелющемуся зеленому плющу. Грусти о парящих в небе орлах. И даже о трусливых скорпионах, отвратительных жирных паразитах и крошечных диатомовых водорослях. Скорби о пурпурных горах, молчаливых айсбергах и глубоких синих реках. Плачь по всем ним по очереди, по одному дню. И храни их в сердце. Да, попрощайся с ними — но в скорби, — и сохрани их живыми.

Это имело смысл. В некотором роде.

По крайней мере, оставалась возможность продолжать.

Но… моя мать.

Я не мог скорбеть, потому что не мог ее простить.

А простить ее не мог, потому что не мог простить себя.

Джейсона.

Я был тем человеком, о котором моя мать постоянно предостерегала меня. Она должна простить меня первой, только тогда я смог бы простить ее. А она не могла этого сделать, потому что была мертва.

Поэтому я не мог плакать.

Только злиться.

Я смотрел вокруг и ничего не видел. И тут внезапно до меня дошел смысл цоканья Голубчика. Он имитировал звук шагов.

На влажной почве виднелись следы. С вмятинами шипов.

Ни мальчики, ни мы с Джеком не носили обувь с шипами.

Я не мог вспомнить никого, кто носил бы шипы.

По перешейку рыскали чужие.

Я сразу забыл о матери.

Пусть подождет, когда у меня появится для нее время.

Снова.

Очень любил подсматривать Зик.

Спрячется в шкаф — и затих…

А потом с криком: «Ага!»

— Выпрыгнет, как на врага.

«Все не так!» — поднимает он крик.

40 «СВОЮ БЕЗОПАСНОСТЬ КАЖДЫЙ ПОНИМАЕТ ПО-СВОЕМУ»

Человек — не остров, хотя некоторые — довольно неплохие полуострова.

Соломон Краткий.

— Только давай побыстрее, Джим, — сказала Би-Джей. — У меня и так полно проблем. Снова начали пропадать дети. Я боюсь, что к нам подбираются дикие. Придется пока отложить забор. Я хочу, чтобы ты пошел с поисковой партией.