Военкор - Михаил Дорин

Я молчал, слушая внимательно.

— Времени у нас совсем мало. Если они что-то заподозрят, то либо перевезут заложников в другое место, либо ликвидируют. К тому же риторика Штатов и Израиля ужесточилась, и не пойми что ждать от них. Если вмешательство, о котором они говорят, начнётся до того, как мы проведём операцию, то это может обесценить все усилия нашего государства.Тот контингент советников, что есть в Сирии — прекрасные специалисты.

— Вы говорили, что среди них есть и лучшие из лучших, — добавил Гиря.

— Немного, но есть. Я ж их сам набирал, — подмигнул Казанов.

В комнате повисла пауза. Виталий со вздохом поднялся.

— Вопрос с заложниками надо решать окончательно. Итак, чтобы не привлекать ненужного внимания, — с этими словами, он посмотрел на меня.

— Что? Опять кого-то найти? — спросил я.

— Не сегодня и не завтра. Вы, товарищ корреспондент, отдохните как следует. Если что, держи связь через Илюшу из посольства.

Казанов перевёл взгляд на Севу и одним кивком дал понять, что тот пойдёт с ними.

Сева надел майку и попрощался со мной.

— Даже чаю не попьёте? — сказал я.

— Нет, невозможно. Но вы всё не выпейте. Потом посидим и отметим, — улыбнулся Казанов, пропуская всех на выход из квартиры.

Дверь захлопнулась, и я остался один.

Телевизор всё ещё показывал очередную серию «Далласа», но силы меня уже покидали. Стоило остаться одному, как я завалился на кровать.

Скрип пружин, пыль, запах пота, пороха и дороги… всё вперемешку. Глаза слипались, но, стоило мне закрыть их, как зазвонил телефон.

Я взял трубку, не вставая.

— Карелин? Это Москва. Срочно! Нужен материал! — надрывался в трубку редактор. — Задание сверху!

— Какое? — уточнил я, давя зевок.

— По лагерям беженцев! Ты у нас на войне или в отпуске? Чего ты там дрыхнешь? Срочно!

Я сел, сдерживая раздражение.

— Слушай, я тут не в бассейне плаваю, — ответил я. — Только из-под обстрела вылез. И утром трупы под ногами перешагивал, если интересно. Дай сутки. Сделаю тебе материал.

В трубке повисло молчание. Потом голос стал чуть мягче, но настойчивее:

— Понял. Сутки у тебя есть. Не подведи, Лёша.

Я повесил трубку, перевернулся набок и уснул.

Выспаться не получилось. Утром кто-то решил устроить гонки на мопедах под окнами.

Несколько минут полежав и посмотрев на вентилятор под потолком, я поднялся и подошёл к окну. В голове мелькнула фраза: «по лагерям беженцев».

Нужен материал не по линии фронта, за что редакция выступала ещё вчера. Именно лагеря.

— Какой конкретно лагерь? — пробормотал я в пустоту.

Ответ пришёл сам собой. Можно совместить два дела — поехать в Южный Ливан и поснимать рядом с границей. Например, в лагерь Бурдж-эль-Шемали.

Я выдохнул и машинально потянулся к сумке с аппаратурой. Видимо, пора снова в путь.

Попасть в лагеря палестинских беженцев без контакта с Организацией Освобождения Палестины было крайне проблематично. Меня там без провожатого или рекомендации просто не подпустят. Ни к детям, ни к кухням, ни тем более к командирам.

Нужно было выйти на кого-то из ООП. И быстро.

После короткого душа и смены одежды я уже через час стоял у штаба «Подразделения 17» Организации Освобождения Палестины.

Здание располагалось в Западном Бейруте, где в начале 1980-х годов находились многие политические офисы ООП. Улицы были перегорожены бетонными блоками, а на крышах соседних домов дежурили вооружённые бойцы. Вход охранялся тщательно. Я прошёл проверку документов, обыск, и только после этого меня впустили внутрь.

Внутри царила атмосфера напряжённой работы. Трезвонили телефоны, по коридорам сновали люди в военной форме и гражданской одежде. Я подошёл к стойке регистрации и представился.

— Алексей Карелин, корреспондент из Москвы. Получил задание от редакции подготовить материал о лагерях палестинских беженцев. Советский народ хочет знать, как живут палестинцы в этих условиях.

Секретарь, молодой человек в военной форме, скептически посмотрел на меня.

— Мы вам рады, но сейчас не лучшее время для визитов.

— Понимаю, но именно сейчас важно показать миру, что происходит, — я не отступал.

После короткого совещания мне назначили сопровождающего — молодого бойца по имени Хадиф. Он был из того самого лагеря, в который я и запросил доступ. Хадиф хорошо знал местность в районе городской агломерации Тира, где и находился Бурдж-эль-Шемали. А также людей, проживающих там.

Как только мы обменялись рукопожатиями, он объяснил, что без его помощи попасть в лагерь практически невозможно.

— Без представителя ООП вас туда попросту не пустят. Это слишком опасно. Но поеду с вами. Так будет правильно. У меня есть пропуск, меня там знают. И потом… — он вдруг улыбнулся, чуть смягчившись. — Я люблю Советский Союз. Мой брат учился в Харькове. Говорит, это были лучшие годы. Мы с ним до сих пор по-русски переписываемся.

Приятно было слышать такие слова от людей.

— Спасибо, Хадиф, — сказал я.

Он просто кивнул, словно помощь была делом обыденным, не требующим благодарностей.

Мы договорились встретиться на следующий день утром, чтобы отправиться в лагерь и начать работу над материалом.

Остаток дня я без просвета продрых — усталость, наконец дала о себе знать.

Утром Хадиф подъехал в назначенное время к моему дому. Когда я вышел, он сидел за рулём в светлой рубашке с закатанными рукавами, и, заметив меня, вскинул руку. Я сел рядом, и мы выехали в сторону лагеря.

На шнурке под зеркалом покачивался металлический значок — профиль Ленина в красном круге. Из тех, что в Союзе вручали за отличную учёбу.

— Я действительно люблю вашу страну, — заметил Хадиф, уловив мой взгляд. — Брат тебе привет, кстати, передавал.

Дальше мы ехали молча, каждый в своих мыслях.

Бурдж-эль-Шемали — второй по численности из лагерей палестинских беженцев, к 1984 году он стал плотным, перегруженным районом с самодельной архитектурой.

— Здесь есть пять неофициальных входов: бывшие деревенские улочки, забаррикадированные цементными блоками, через которые могут пройти пешеходы, но не машины, — объяснил Хадиф, когда мы въехали на окраину Тира.

Через несколько минут мы остановились на блокпосту.

— Мир вам! — поздоровался с нами боец у бетонного блока. Он стоял, привалившись плечом к мешкам с песком, автомат висел на груди, ладонь лежала на ремне. Заметив Хадифа, он сразу оживился.

Хадиф притормозил и опустил окно. Они обменялись