Песочный человек. Повести и рассказы - Владимир Иванович Миркин

– Был капитан – и нету капитана, – рассмеялся он, выравнивая желтыми пальцами скрюченную сигарету. – А то я уже начал верить, что он действительно не человек, а призрак какой-то железный.

– Поскорей бы отсюда уехать, шеф, – мрачно проговорил Рыжий. – Не нравится мне все это.

– Да ты не дрейфь, Рыжий, – захохотал Гриня и наконец закурил сигарету. – С капитаном покончили раз и навсегда. Вот он лежит мертвый и не шевелится. Как говорится, мертвее не бывает, – он повернулся к Алексею и выпустил изо рта несколько густых клубов дыма. – Хотя для кого-то он, может быть, был живее всех живых. Можно сказать, был последним шансом в жизни, – Гриня, загадочно улыбаясь, внимательно вгляделся в потемневшие глаза Алексея. – Ну что, Сынок, поедем в карьер. Ты думал, что капитан тебе поможет. Хотел уйти от расплаты. А вместо этого будешь рыть себе могилу! Вот так, Сынок, тебе не повезло.

Алексей молча опустил голову, не в силах что-либо ответить. Его охватил мучительный животный страх, потому что он хорошо знал, что означает поехать в карьер. Он сам не участвовал в убийствах, но был наслышан о зверствах Грини. Он был молод и не хотел умирать, поэтому лихорадочно искал спасения. Но ничего придумать не мог.

Машина тронулась и, взвизгнув покрышками, быстро помчалась в сторону карьера. Но не успели они проехать и пятьсот метров, как неожиданно погасли фары.

– Смотрите, – испуганно произнес Рыжий.

– Что это?

Все увидели перед лобовым стеклом размытую полупрозрачную фигуру, которая стала приобретать более отчетливые черты и напоминать убитого капитана. К всеобщему ужасу, этот полупрозрачный фантом стал приближаться и свободно проник через стекло, оказавшись между водителем и Гриней. От страха все замерли и затаили дыхание, все еще не веря в происходящее. Алексей успел разглядеть на лице призрака две ужасные впадины вместо глаз. Неожиданно левая рука капитана схватила руль и стала поворачивать его влево. У Рыжего от ужаса исказилось лицо. Он в отчаянии схватился двумя руками за руль, пытаясь его удержать. В этот момент раздался жуткий хохот, от которого у всех сидящих в салоне заледенела кровь в жилах. Нервы у Рыжего не выдержали, он дико заорал и резко нажал на тормоз. Машину развернуло влево, и она перевернулась, слетая в кювет…

Алексей открыл глаза, сильно болела голова. Его тело находилось в неестественном положении: ноги вверху, туловище внизу, при этом его голова упиралась в неподвижную спину Грека. В салоне никто не подавал признаков жизни, только слева судорожно дергалась нога Грини. Алексей сделал над собой усилие и опустил свои ноги прямо на голову Сорок восьмого. Ему удалось дотянуться до дверцы и повернуть ее ручку. Дверца открылась, и Алексей вылез из машины. Отбежав от машины к ближайшему дереву, он присел на траву. При свете луны он увидел черный силуэт капитана. Алексею показалось, что он пристально смотрит на него. Он встретился с ним глазами и застыл, как под гипнозом, не в силах оторвать от него взгляд. Наконец он собрал все свои силы и закрыл глаза. Когда он их открыл, капитан исчез. В этот момент раздался мощный взрыв, огромное пламя охватило машину. Алексея обуял сильный страх, он выскочил на дорогу и побежал в сторону моря. К утру он добрался до Штормового и оттуда на автобусе доехал до города.

К вечеру по городу поползли слухи, что Гриня и его подельники заживо сгорели в машине. Через год после этих событий Алексей, проезжая мимо поворота на Штормовое, около белой акации, где стоял капитан, обнаружил небольшой памятник с надписью: «На этом месте погиб в неравной схватке с преступниками капитан милиции Борцов Виктор Сергеевич».

Вернись, сынок!

Непривычные для юга морозы сковали землю. В сумерках на улицах села пронзительно свистел ветер, обдавая редких прохожих колючим снегом. На отшибе, у косогора, виднелись окна дома. Тусклый электрический свет едва пробивался сквозь серую зáметь.

От этих не заклеенных на зиму окон в горнице гуляли сквозняки. Печь с утра не топилась. Хозяйка дома Вера Михайловна лежала в постели, укрывшись поверх одеяла старенькой шубой с вытертым ворсом. Рядом хлопотала соседка, бойкая круглолицая женщина лет тридцати пяти.

– Совсем не жалеет вас сын, – сокрушалась она, торопливо разжигая печь. – Мыслимое ли дело – такой холод! – поправив сползающий с плеча пуховый платок, покачала головой: – И к супу вы не притрагивались…

– Спасибо, Варвара, что-то не хочется, – тихо проговорила Вера Михайловна.

До еды ли тут? Девять лет назад сгорел в запое ее муж. А теперь вот и сын – единственная ее надежда – так редко бывает трезвым…

– Что-то Алексея долго нет… – вздохнула Вера Михайловна. – Не случилось ли чего? У меня, Варвара, веришь ли, когда он где-то задерживается, внутри все обрывается. Не знаю, – продолжала она, – или люди раньше не те были, или время было другое, а только пили тогда намного меньше. На все село один пропойца и был – Савелий. Уж такой гармонист, ни одна свадьба, бывало, без него не обходилась, и тот по пьяному делу в сугробе замерз. Ну а мы, молодежь, вина тогда и не знали…

– Так, так, – закивала, вытирая руки о передник, Варвара. – Многое, видать, с тех пор поменялось. Ваш Алексей, он ведь тоже еще молодой.

– Тридцать уже…

– Ну и что? А ведь какой парень был! Сколько ладных девок по нему сохло. А теперь совсем до ручки себя довел. Вот и вы через него хвораете.

Варвара не заметила протестующего жеста Веры Михайловны.

– Видела его днями, – продолжала она, – околачивался с дружками у магазина… Пропадает, ох, пропадает парень! Скольким эта пьянка жизнь сгубила! Сегодня, говорят, у переезда какого-то пьяницу поезд задавил, насилу опознали…

Вера Михайловна так и обмерла.

– Да что вы, бог с вами, – перепугалась Варвара. – При чем тут Алексей ваш! Это же вон где было, да и не сегодня вовсе. Разболталась я тут, – засуетилась она, – мелю что попало.

Соседка ушла. А Вера Михайловна долго еще не могла успокоиться. В голову лезли мысли одна другой чернее. В вое ветра за окнами, в бряцании дверной щеколды слышались нетвердые шаги запоздавшего сына…

Незаметно задремала. Снилось родное село, не нынешнее, а то, каким оно было тогда, в пору ее юности, и сама она, легкая, стремительная, бежит по росистой траве, едва касаясь ее ногами. Мгновение – и взлетает высоко над землей, птицей