Крушитель - Харитон Байконурович Мамбурин

мафии. Договорились они быстро, решив не терять времени, но импровизация не удалась. Точнее, им помешали другие желающие, часть из которых я упокоил на заднем дворе особняка якудза. С утра, организовав полноценный штурм и погоню, они опять потерпели неудачу, которая кончилась всего лишь смертью семьи Садахара и нескольких совершенно неважных для Широсаки наемников. Местные тут же откланялись, вполне довольные результатом. Они побежали прятать концы в воду, так как полиция взялась за них не на шутку.

Частный самолет Широсаки со всей его группой был еще в воздухе, когда мне передавали накопитель информации, но, тем не менее, кистомеи уже знали, где у наемников будет временная штаб-квартира.

Насколько временная? Уточнять не было смысла. Широсаки Кэтсуо буквально влил в эту операцию все свои активы, взамен получив одних из лучших ветеранов, которых можно было нанять за деньги. Такие люди, прошедшие военную подготовку, не будут рисковать своей шкурой, особенно став свидетелями моей живучести. Они предпочтут действовать иначе. Устранить семью, взять заложников, выстрелить в дом из реактивного огнемета производства русских. Вариантов масса. Они будут действовать быстро и эффективно.

Я должен просто быть быстрее.

На телефон пришло короткое текстовое сообщение от нового оябуна Сенко-гуми, оповещающее, что контакт с работниками СК налажен, и дом моих родителей взят под дополнительный контроль. Хорошо. Огава, как всегда, надежен и конкретен. Тылы надежно прикрыты, осталось лишь нанести один… или два визита.

То, что мне загородят дорогу еще до того, как я выйду к месту, куда должен подъехать вызванный заранее таксист, я не ожидал.

Интерлюдия

— Ты никуда не уйдешь. Я бросаю тебе вызов, здесь и сейчас.

Слова вырвались из горла с каким-то болезненным наслаждением. Горо как будто прорвал давно назревший у него в душе чирий, выпуская скопившийся яд наружу. Густой, горючий, неимоверно горький яд человека, допустившего за свою долгую-долгую жизнь множество ошибок, но не разглядевшего вовремя самую страшную. Самую жуткую и мерзкую, ту, что сейчас стояла вровень с ним, глядя глаза в глаза.

Внук.

…нет, не внук.

Акира Кирью. «Надевший черное». Мрачный молодой гигант в деловом костюме, носящий странный нелепый галстук. Сейчас, рассматривая его в ночи, под фонарями, Горо до конца поверил слухам, что его пра-правнук победил самого Кабакири Норио. Он проникся ими.

Парень всегда был серьезен, даже когда Горо, небрежно сунув шестилетнего младенца подмышку, уносил того из отчего дома, чтобы сделать своим преемником. Тогда это было почти смешно. С возрастом… стало не так смешно, особенно после того, как Акира раз за разом доказывал всем, и Горо в том числе, что с ним шутить не стоит. Но старик знал правила, по которым развивается жизнь. По ним люди взрослеют, вступают на бесконечную лестницу Пути, а затем умирают на каком-либо этапе. Его слишком поздно начавший внук не мог одолеть сколько-нибудь серьезное расстояние, и Горо это печалило, но… лишь до какого-то момента.

Возможно тогда, когда он, внезапно облысевший, в ярости крушил лес, пытаясь поймать неуловимого и, ками его подери, невозмутимого парня, уходящего раз за разом от ударов, которыми можно было убить быка… возможно тогда Горо проиграл в первый раз. Не в бою, такую ерунду старый титан смог бы перебороть в себе. Все старики могут. Устои, на которых стояла жизнь Горо Кирью, его суть, его учение, что он передавал десяткам своих учеников — вот что пошатнулось.

И шаталось до сих пор.

Сейчас они стояли друг напротив друга. Горо уже не мог уйти, не мог отступить. За широкими плечами древнего старика, ставшего легендой едва ли не полвека назад, в темноте совершенно безобидной аракавской улицы, в мирной тишине кустов и деревьев, притаился червь, грозящий вонзить напитанные ядом клыки прямо в сердце старого великана. Страх. Боязнь не успеть. Ужас, что молодой гений, уже растерший в пыль немало из стальных убеждений своего прадеда, превратится в монстра, для которого мастер «Джигокукена» просто не будет соперником.

— Оджи-сан, уйди с дороги. Я иду защищать свою семью. У меня сейчас нет лишнего времени.

Холодные слова, равнодушные, похожие на камни, лежащие на дне озера. Ни малейших следов гнева, страха или возбуждения. Червь скалит свои клыки за спиной старика в боевом кимоно. Он приблизился, сильно. Опыт более ста десяти лет бытия «надевшим черное» трубит прямиком в сердце Горо Кирью — его противник не блефует и не бежит. Хуже — он даже не готовится.

Еще один червь за спиной, сотканный из шепотков, слухов и домыслов, просочившихся в додзё «Джигокукен». За что именно уважают его внука отбросы из гуми, что создал сын Горо, Хиро.

— Оджи-сан, последний раз предупреждаю…

— Ты дал слово, внучок, — усмехается, внутренне содрогаясь, огромный старик, — Дал слово, что следующий раз, когда я брошу тебе вызов, ты его не отклонишь.

Акира едва заметно прищуривается, от чего сердце старика начинает колотиться куда сильнее, чем ему следовало. Он знает, что у внука в тубусе, знает, что тот умеет управляться с мечом. Надежда, бравада, понимание, что отступать некуда — вот что сейчас заставляет старшего Кирью ступать по кромке. Он блефует, отчаянно надеясь, что человек, стоящий перед ним, даст сейчас ему бой. Бой на правилах старика.

Нельзя прожить более сотни лет в этом мире, постоянно сражаясь и побеждая, но остаться при этом чистым и незапятнанным. Нельзя прожить даже года. Горо Кирью умел искать и находить компромиссы, в том числе — и с собой. Особенно с собой. Он возился в дерьме и земле, когда желудок сходил с ума, требуя еды, он сдавал правящей партии ухоронки бунтовщиков и продавал последним сведения о продовольственных поездах. За последние деньги, собираемые деревней, он уводил караваны китайских и корейских женщин от своих же соотечественников, а потом…

Не важно, что было потом. Жизнь штука долгая, а огромное тело для постоянных побед требовало много пищи. Он делал то, что было нужно, раз за разом. Шел к своей мечте, к своей цели, по трупам, если это было необходимо. Его Путь был долог, труден, опасен и неимоверно извилист. Достаточно сказать, что с тысяча девятьсот тридцать четвертого года Горо умел разговаривать на немецком языке ничуть не хуже, чем на родном японском. Правда, с тысяча девятьсот сорок шестого он не произнес на нем ни слова.

Путь. В нем нет ничего сложного. Сила и знания скрыты как вовне, так и внутри тебя. Ты изыскиваешь их, выковываешь из себя оружие, крепчающее от боя к бою. Любой проигрыш — лишь закалка,