Край неба - Марк Дж. Грегсон

– Удачи в следующем туре, Элис, – говорит он, носком ноги швырнув мне в лицо песок.

Банда уходит, а я хнычу как ребенок. От боли выступают слезы. Мне сломали ребро – не вздохнуть без мучений.

Поднимаюсь на ноги, и боль снова пронзает бок. Я, осторожно подобрав трость, приваливаюсь к стене. Закрываю глаза. Пытаюсь хоть чуть-чуть отдышаться.

А потом мастер Коко зовет следующего участника:

– Конрад, сын Элис.

Я уныло воздеваю глаза к небу. Стискиваю зубы. Отец ни за что не позволил бы сдать поединок. В моих жилах течет кровь Урвинов. Мы через дуэли проложили себе путь на вершину горы. Мы не сдаемся.

И вот я, скрежеща зубами, бреду к арене. В глазах вспыхивают искры, но я знаю, что Громила смотрит, поэтому стараюсь изо всех сил держать голову высоко поднятой.

Толпа приветствует меня ревом.

Глотаю собственную кровь. Яркое солнце режет глаза. Мне не хватает воздуха, не могу отдышаться. Надо бы закончить бой как можно скорее. Потом будет время оправиться.

Ловлю на себе взгляд Громилы. Он следит за мной в окружении шестерок. Я ему рожу разобью, орлом Урвинов.

Мастер Коко выкрикивает имя соперника, но это не Громила. Я потрясен до глубины души. Сердце сжимается, когда на арену выходит мой оппонент. Ее предплечья закрывают дуэльные наручи.

Брайс из Дэймонов.

В ее взгляде больше ни намека на игривость. Только решительность. Ей нужно кормить целый остров, и в свое дело она верит не меньше, чем я в свое.

– Прости, – говорит Брайс. – Я не могу сдать бой.

– Начали!

Брайс атакует, я уклоняюсь. Бок жжет, но я бью наотмашь, сильно, рассчитывая выбить Брайс из квадрата. Вот только она закрывается наручем. Заваливаюсь вперед и не успеваю опомниться, как снизу по ребрам прилетает яростный удар коленом.

Кричу от боли.

На мгновение Брайс ослабляет натиск, но тут же, встряхнувшись, накидывается снова. И снова. Мне нечем дышать. Тело становится вялым. Сломанное ребро полыхает. Все болит. Я пытаюсь достать Брайс локтем в лицо, а она обрушивает кулак мне на челюсть и делает подсечку сзади.

Падаю на колено. Перед глазами все идет кругом.

Толпа разочарованно гудит. Громила ржет так сильно, что наваливается на плечо шестерке. Наконец мне удается вздохнуть, и я утираю кровь со лба.

Встаю. На часах остается минута. Минута на то, чтобы переломить ход поединка. Брайс это тоже видит. Сдаваться она не намерена. Подняв сильные руки в защите, готовится уйти от моего выпада. Проворно передвигает ногами.

Громила так и хохочет, а во мне поднимается горячая волна гнева. Я прищуриваюсь. Кровь кипит, все тело покалывает. Боль растворяется.

Ничто не помешает мне вернуть сестру.

Я издаю рев.

Брайс блокирует мой выпад, но я продолжаю атаковать. Достаю плечо, бедро, чиркаю по шее. Однако все это – легкие касания. Брайс юркая. Мне нужно больше, чтобы впечатлить судей.

Отступаю на шаг. Оцениваю позицию Брайс. В ее обороне должна быть некая схема. Слабость. Стоит мне сделать еще выпад, и она отбивает его правой рукой. Ага, защита – всегда правой. Делаю финт, ложный выпад слева, заставляю Брайс открыться. Есть. Удар ногой в живот опрокидывает ее.

Брайс с кашлем валится на песок.

Остается десять секунд.

Я налетаю на Брайс, ногами прижав ее руки к бокам. Вскидываю трость, готовый добить, но она меня подсекает. Падаю на спину. Кричу. Вскакиваю на ноги, собираясь снова драться… Однако тут время выходит.

– Стоп!

Затормозив на полпути, закрываю глаза. Из носа у меня капает кровь. Дыхание дается с трудом, а в боку снова пробудилась и запела боль.

Мы с Брайс разворачиваемся лицом к судейскому столу, толпа предается оживленной дискуссии, гадая, какой будет итог. Брайс начала очень лихо, но и я совершил рывок под конец. Она стоит рядом, тяжело дыша.

Показывают ее оценки: семь, семь, восемь, семь и восемь. Итого: тридцать семь.

Пульс ускоряется, когда судьи переходят к моим баллам. Толпа подается вперед. Кое-кто даже выходит на арену, чтобы получше разглядеть цифры.

Поднимаются таблички: восемь, семь, восемь, восемь. Последний судья, старушка, изучает меня и наконец, разочарованно скривив лицо, вскидывает пятерку. Итого я набрал тридцать пять очков.

Глава 13

Турнир окончен.

В трапезной царит атмосфера тихого разочарования. Разговаривают немногие, прочие держатся за ушибленные места и зло переглядываются. Никому из нас лекарства охотников не достались, потому что мы проигравшие и не заслужили их. Думаю, по лицам окружающих меня рекрутов можно понять, отчего в цехе против восхождения через дуэли. На борту судна положено работать сообща. Охота относится к меритократии, но другого типа.

Никто из собравшихся в трапезной так и не вошел в число шестнадцати финалистов, поэтому сидим и ждем, на какие должности возьмут нас первые капитаны. Для Состязания они набирают полную команду, но в одной будет всего семь человек. Коко объявила, что Саманта жива, однако ее парализовало ниже шеи и она не сможет состязаться.

При виде шавок Громилы, сидящих порознь, меня разбирает горечь. Лица всех – фиолетовые от ударов кулаками. Громила без труда побил своих шестерок, когда они вышли против него.

К моему столу, прихрамывая, подходит Родерик.

– Я тебе поесть принес, – говорит он.

Ставит передо мной фаршированные тенеперцы, начиненные кусочками белого мяса. От блюда исходит соблазнительный аромат копченостей, однако мне сейчас не до еды. Если бы не Громила, я бы сейчас набирал собственную команду. Это крачье дерьмо пробилось в чемпионы, хотя даже фехтовать толком не умеет. Просто в нем два с лишним метра роста. В поединке я, может, и не поборол бы его, зато легко бы вышел в число финалистов и стал капитаном.

– Ну, хорошие новости в том, – сообщает Родерик, уминая перец, – что ты точно получишь высокую должность. Не то что наш Гарольд. Бедный брань. Можно сказать, ему повезло, что Мадлен заставила его отрабатывать навыки драйщика.

Если бы не сломанное ребро, я бы засмеялся.

Родерик улыбается, а я, только проиграв на дуэли, сознаю, что мне нечего ему дать. И все же он со мной. Будь у меня на Холмстэде такой друг, мы с матерью после изгнания не мучились бы от голода и холода. Он бы принял нас у себя.

– Ты мой друг, – говорю.

– Что?

– Ты мой друг.

– Это ты к чему?

– Так странно.

– Нет, – хмыкнув, возражает Родерик, – ничего не странно.

Для него дружба – как