Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

— Чужаки, тай-пен, — сказал он коротко. — На реке. Моют золото без спросу.

Я взял с собой десяток бойцов и поехал с ним. В паре верст вверх по течению, на небольшом, еще не занятом нашими артелями участке, мы увидели первую партию «конкурентов». Это были люди свирепого Вана — та самая дюжина бунтарей, что ушла от нас после раскола. Они разбили на берегу убогий лагерь и с лихорадочным азартом, по колено в ледяной воде, промывали речной грунт. Увидев нас, они ощетинились, схватившись за свои тесаки и пики. Ван шагнул вперед. Его лицо было полно угрюмой, бычьей решимости.

— Эта земля теперь общая! — проревел он, и Лян Фу, которого я тоже взял с собой, перевел мне его слова. — Мы берем то, что принадлежит нам по праву!

Я молча смотрел на них. Силой разогнать эту горстку оборванцев не составило бы труда. Но это означало бы нарушить мое собственное слово о свободе выбора.

Я уже хотел было что-то ответить, когда ниже по течению, за поворотом, раздалась незнакомая, чуждая этим местам русская матерная брань. Мы поехали на звук, иии…

И удивительная картина открылась перед нами за поворотом реки! На берегу, у дымного костра, сидела ватага из десятка бородатых, оборванных мужиков. С первого же взгляда было понятно: все они были русскими. Перед ними на рогоже лежала небольшая, но весомая кучка намытого золота, которую они с азартом делили. Рядом, в воде, их товарищи, такие же дикие и заросшие, работали лотками. Заслышав топот коней, они подняли на нас полные изумления глаза.

Встретили нас с недоверием и враждебностью. Из-за спин «черных копателей» тут же появились ружья.

— Ты еще кто такой? — хрипло спросил их атаман, косматый, рыжебородый мужик, похожий на лешего.

— Я тот, кто не даст хунхузам вырезать вас всех сегодня ночью, — ответил я спокойно. — А зовут меня Тарановский. Эта земля, — я обвел рукой ущелье, — теперь живет по моим законам. А вы кто такие будете?

После недолгих запирательство мужики раскололись. Оказалось, слухи, как круги по воде, разошлись не только на юг, но и на север. Казаки, ушедшие домой с богатой добычей, разнесли по амурским станицам весть о том, что в маньчжурских горах нашлось новое золотое дно. И вот — первые ласточки, самые отчаянные и жадные до фарта мужики, уже переправились через Амур и добрались сюда. Первые «дикие» русские старатели.

Я смотрел на этих бородатых сибирских «аргонавтов», осознавая, что столкнулся с проблемой куда более сложной, чем можно было бы подумать с первого взгляда. Война была проще — тут ты, тут враг, стреляй и руби, пока не победим. Здесь же, на этой «ничейной», но богатой земле, начиналась борьба за справедливость. И нужно было срочно решать, какова она будет. Прогнать этих мужиков? Убить их? Или что? Как поступить, чтобы не просрать свой проект, но и не стать Тулишеном?

Вечером того же дня в моем штабе-фанзе на ближнем прииске было шумно и тесно. Я собрал совет по поводу «диких старателей». Здесь были все, кто составлял костяк моей новой власти. Вопрос стоял один, острый, как лезвие ножа: что делать с «дикарями»?

Первым, ожидаемо, взял слово Лян Фу. Одного взгляда на него хватало, чтобы догадаться: он за жесткие меры. Так и оказалось: в его речи зазвучала холодная, идейная убежденность тайпина.

— Тай-пен, эта земля и все ее богатства теперь принадлежат нашему братству. Мы отвоевали ее у яо кровью. Эти люди, — он презрительно повел подбородком в сторону, где, как мы знали, гуляли русские старатели, — они воры. Они пришли на нашу землю, чтобы втихую грабить то, что принадлежит всем. По закону Небесного Царства, их следует изгнать. А если будут упорствовать — уничтожить.

Его слова упали в тишину. В них была своя, страшная логика.

— Ну чего уж так сразу… уничтожить, — пробасил Тит, которому претила любая несправедливость. — Мужики просто работать хотят. Золотишка намыть, детишек накормить. Чего их обижать-то? Они ж не хунхузы.

— Сегодня не хунхузы, а завтра, хлебнув водки да поделив добычу, передерутся — вот тебе и хунхузы, — вмешался Софрон. Старый каторжанин знал цену человеческой жадности. — Но и с русскими ссориться нам не с руки,. Свои же. По-божески ли — своих с золотой жилы гнать?

Слушал я их, и в голове моей билась одна простая мысль. Все вы, ребята, неправы. Я мог поступить как Лян Фу — и превратиться в идейного тирана. Мог послушать Тита — и допустить анархию, которая неизбежно закончится поножовщиной. Мог последовать совету Софрона — и получить в своей долине неуправляемую вольницу. Все это были пути в никуда. Нужен был третий путь. Мой.

— Живешь — дай жить другим, — сказал я наконец, и Лян Фу тут же перевел мои слова. Все взгляды обратились ко мне.

— Все, кто пришел на эту землю с миром и с желанием работать, — могут оставаться. И русские, и люди Вана. Я не буду им мешать. — Я сделал паузу. — Но — с этого дня они живут по моим законам.

И я изложил им свой план, простой и жесткий, как солдатский устав.

Первое. Все старатели, находящиеся на нашей территории, подчиняются моему суду. Любое убийство, воровство, пьяный разгул, насилие над женщинами будут караться. Быстро и жестоко. В основном — смертью.

Второе. Все артели платят в общую казну четверть от всей своей добычи. Это не грабеж. Это — налог. Плата за порядок и защиту от хунхузов, которую обеспечиваю я и моя армия.

И третье. Все боеспособные мужчины, находящиеся здесь, автоматически зачисляются в отряды самообороны. И по первому моему сигналу, по первой тревоге, обязаны явиться с оружием в руках и встать в общий строй.

— Они могут мыть здесь золото, — заключил я, — но они больше не «дикие». Теперь они — часть нашего края, со всеми правами и со всеми обязанностями. Кто не согласен — может убираться. Но без золота, что уже намыл на моей земле. Так же каждый должен будет получить разрешение. Бумагу или табличку.

В фанзе снова воцарилась тишина. Мои командиры смотрели на меня по-новому. Они увидели не просто атамана, не просто предводителя. Они увидели законодателя. Того, кто на этой дикой, беззаконной земле, политой кровью, пытался впервые начертать контуры будущего государства.