Фельдшер-как выжить в древней Руси - Людмила Вовченко

Он отвернулся — но в глазах мелькнул тот самый свет: опасный, живой, теплый.

— До завтра, барыня, — сказал он.

— До завтра, воевода.

Искра прожгла воздух.

Но ни он, ни она не притронулись друг к другу.

Пока.

* * *

Если хочешь, следующая глава (Глава 11) может сделать:

больше флирта,

больше юмора над «слухами»,

конфликт с приказной избой,

новые пациенты,

ревность Добрыни (тонкую, незаметную, смешную),

подготовку к большому событию (по твоему выбору).

Скажешь только одно слово:

Пиши

— и я начну.

Глава 11

ГЛАВА 11

Милана проснулась от того, что кто-то осторожно тянул у неё из-за спины тёплую холстину. Осторожно — так осторожно, как вытаскивают рыбу из сети, пытаясь не расплескать воду. Она приоткрыла глаза и увидела Пелагею, которая, высунув язык от усердия, буквально выскребала из сундука свежую рубаху.

— Маменька, вставай… — прошептала девочка. — Сегодня Добрыня опять к нам придёт.

Милана зарылась лицом в подушку.

— Господи. Только не сегодня… Я пока не морально готова к ещё одному заходу его… сурового лица.

— А он, — заговорщицки сообщила Пелагея, — вчера, когда ты ушла в хлев, в корыто шагнул и чуть в навоз не сел.

— Пелагея! — ахнула Милана. — Ты мне раньше такого не говорила! Я бы это в копилку… хм… воеводских подвигов записала.

— Он запретил рассказывать, — шепнула девочка с блеском в глазах. — А я подумала: ты же мамка… мамке всё можно.

Милана прыснула смехом, растёрла лицо ладонями и поднялась. День начинался. И, судя по вчерашней физиономии Добрыни, он обещал развлечения. Воевода вчера после процедур с Ильёй настолько растерялся, что забыл надеть рукавицу и пытался держать котёл голыми руками. Хорошо, Улита вовремя в ухо ему крикнула — иначе пришлось бы лечить ещё одного.

— Ну что, Пелагеюшка. Где там моя новая рубаха? Не люблю ходить перед воеводами в виде печёного карася.

* * *

У избы уже шумели. Знахарки толкались локтями, Домна ругалась, Степан пытался удержать козу, которая решила уйти в самостоятельное плавание. И только Добрыня стоял у ворот — одно сплошное напряжение в шесть футов ростом. Огромный, крепкий, суровый. И… сегодня почему-то слегка помятый. Настолько, что волосы на виске стояли торчком, будто он о забор потерялся.

— Добрыня… — начала было Милана, но воевода вдруг резко дернулся, словно его буравчиком ткнули.

— Я… то есть… мы… — он кашлянул, пытаясь вернуть себе достоинство. — Я проверить… то есть… как Илья. Состояние. Закрепление успеха.

— Господи, — вздохнула Милана, — резчик слов, а не воевода.

— Что? — не понял он.

— Ничего, — отмахнулась она. — Проходите. Только аккуратно. Здесь сегодня высокое содержание хаоса в воздухе.

Он шагнул… и, как по заказу, наступил на грабли. Они взвились в воздухе, щёлкнули его по плечу, а он издал звук, который никак не вязался с образом сурового человека, — нечто между «ух!» и «ой-матерь-божья».

Милана покрылась мурашками удовольствия.

— Всё хорошо? — спросила она сладчайшим голосом.

— Я это… — Добрыня резко выпрямился, стукнул кулаком по груди. — Проверка рефлексов. Полезно. Для… армии.

— Конечно. Для армии, — кивнула она. — Грабли — главное оружие.

Знахарки давились смехом. Домна крестилась. А Пелагея стояла, как маленькое солнышко, сияла и смотрела на мать и воеводу так, будто она читала… взрослую сказку.

* * *

Илья действительно пошёл на поправку. Лихорадка почти ушла, цвет кожи стал крепче, дыхание — глубже. Когда Милана меняла повязку, парень открыл глаза и прошептал:

— Барыня… я не умер? Это… точно не рай?

— Какой рай, Илюшка, — фыркнула она. — Если бы ты был в раю, у тебя бы чистая рубаха была. А так — земная грязь, земная боль, земная лихорадка. Привыкай.

Добрыня стоял в дверях, крепко сжав руки за спиной. Наблюдал. Не вмешивался. Только время от времени моргал слишком часто, будто боялся что-то пропустить.

— Рана чистая, — сказала Милана. — Ты достал своё счастье. А теперь — лежи и дыши.

— Она… — Илья повернул голову к брату. — Она ругается… как вы.

Добрыня вытянулся.

— Я… не ругаюсь.

— Да ладно, — отозвался Илья. — Ты как буря. А барыня — как маленькая буря.

Милана хмыкнула:

— Мне нравится этот диагноз.

* * *

После осмотра Милана вышла во двор, и Добрыня немедленно шагнул за ней. Но, кажется, не с самого удачного захода — он зацепился сапогом за ведро. Ведро перевернулось. Коза испугалась. Знахарки визгнули. Степан убежал.

А доблестный воевода стоял, глядя на ведро, будто оно только что оскорбило его по отцовской линии.

— С вами всё… нормально? — спросила Милана, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Я… это… — Добрыня поправил пояс, который, похоже, съехал у него от шока. — Просто… отвлекли.

— Кто?

Он открыл рот… закрыл… снова открыл… и выдал:

— Солнце.

— Солнце? — переспросила Милана.

— Оно… яркое сегодня.

Милана не выдержала. Хохотнула так, что Пелагея свалилась со ступеньки, смеясь вместе с ней.

Воевода попытался сделать вид, что всё под контролем, глубоко вдохнул… а потом, чтобы выглядеть важным, подошёл к скамье, сел… и сел мимо. Просто. Мимо.

— Да что ж ты будешь делать! — рявкнула Улита, — воевода, вас будто перекрутило сегодня!

Милана вскинула бровь.

— Вы точно здоровы?

Добрыня покраснел так сильно, будто его окунули в банку с малиной.

— Абсолютно.

— Тогда… — она наклонилась ближе, чтобы поправить ему ворот. — Дышите глубже. А то мне кажется, что вы вот-вот упадёте.

Он не дышал. Вообще.

Он смотрел на неё так, будто его огрели той самой кочергой, которой вчера угрожала Улита.

— Вы… — начал он хрипло, — вы… это…

— Я — это я, — улыбнулась Милана. — И ничего особенного не сделала.

А он всё равно сидел, будто в его мозгах пытались одновременно работать все мысли, но ни одна не справлялась.

* * *

Ситуация резко изменилась, когда возле ворот раздался визг:

— Баарыыыняаа! Ой, грех великий! Ой, срам небесный! Ой, батюшкиии!

Вбежала девица лет шестнадцати, с грудью, которую она явно подложила чем-то прямо под рубаху, чтобы казаться взрослее. Волосы растрёпанные, глаза — слезящиеся, на лице драматизм мирового масштаба.