На пути к победе - Герман Иванович Романов

сам, возьми кто в плен фельдмаршала, как та золотая рыбка три желания бы выполнил, в пределах возможностей конечно. Любой бы боец и «героя» получил, и лейтенантские звездочки, и отпуск домой на целый месяц отправился с чемоданом подарков — сам бы водкой и папиросами, да прочим барахлом и вещмешок еще под завязку забил.

— Так, экипаж, превращаемся в пехоту, даже в кавалерию и начинаем быстро бегать, как те кентавры, что у древних греков были. Очень быстро бегать — через десять минут здесь немцы будут, они прочесывать все начнут, прекрасно видели, как из танков вылезали, а им пленные нужны. А потому бегом за мной, надо выбираться из лощины как можно быстрее. Рывком до полосы дыма, он нас укроет, потом кукуруза, и до рощи.

Маршал живо поднялся, ощущая, что коленки вроде затвердели, перестали дрожать. И пригнулся, шумно вдыхая в воздух. Танкисты его обступили — старшина впереди, вооружившись ППС, сержанты позади — заряжающий с автоматом, а мех-вод с лопатой, и непонятно почему сохраняемой, вместо того чтобы бросить. Но в целом маневр незамысловатый и объяснимый — стараются прикрыть маршала со всех сторон своими телами, им первыми осколок или пулю встречать. И решившись, Кулик коротко приказал, чувствуя как все его тело напряглось:

— Вперед, вперед!

И рванул за старшиной, тот попер, как лось во время гона. Секунды, и уже занырнули под густую дымную пелену, неимоверно воняющую, но спасительную — теперь немцам не разобрать, куда они побегут. И видел только черный комбинезон впереди, стараясь от него не отстать. Мысли из головы улетучились, Григорий Иванович даже соображать перестал, задыхался, чувству, что лишается сил, и даже не обратил внимания, когда по лицу секанули жесткие зеленые листья. И пробежав еще несколько десятков шагов, он перестал что-либо видеть, и как подкошенный рухнул, окунувшись в непроглядную темноту среди белого дня…

Страшные снимки войны — так сгорели многие тысячи «тридцатьчетверок» со своими экипажами в бесконечных атаках. И только тянулись по земле и к небу черные полосы дыма, с запахом жженой резины и обугленной человеческой плоти…

Глава 31

— Нам следует принять условия американцев, Энрике, я говорил с Негриным — только на этих непременных условиях президент Рузвельт обещает помощь нашей стране. В ЦК на последнем заседании решили принять их и временно отказаться от прежних требований, стоит прийти к взаимному согласию. В конечном итоге построение в том виде социализма, который мы видели в Советском Союзе не совсем подходит для испанцев, у русских свои условия, у нас свои. Там много хорошего, но и плохого хватает.

Странно было слышать такие слова от генерала Модесто, но Листер на них только кивнул, молчаливо соглашаясь. Все вернувшиеся из СССР испанские республиканцы вынесли двойственное впечатление от пребывания в союзной стране, и особенно о тех порядках, с которыми они столкнулись. Чуть ли не каждый третий был заподозрен в измене «делу пролетариата», многих арестовали и репрессировали, сослав в заснеженные лагеря. Вернувшийся из заключения генерал Виктор Гонсалес, известный как «Кампесино», вообще перестал быть коммунистом, вступив в социалистическую партию, многие перешли к республиканцам — коммунистическая партия потеряла многих из тех, что прежде ей искренне симпатизировал. Да и предложенная переработанная под влиянием американцев программа «Народного фронта» устроила все партии, как левого направления, так и центристов, даже правые буржуазные альянсы и националистов Страны Басков и Каталонии, а вот с крайне правыми, земельными магнатами и клерикалами уже не считались. Тем не менее, определенные гарантии церкви и помещикам были даны, и объявлено о «политике национального примирения» А недавно было объявлено о национализации всех излишков земли у помещиков сверх установленной квоты, и наделение ее всех безземельных крестьян. Это привлекло симпатии многих миллионов крестьян, которые в период войны отшатнулись от республиканцев, столкнувшись с «земельными реформами» анархистов — вступать в такие колхозы никто не захотел. Вообще, анархисты изнутри разрушали «Народный фронт», не признавая его власть, хотя среди них было много тех, кто храбро сражался за Республику.

— С анархистами покончил Франко, — Модесто словно прочитал его мысли, кривоватая улыбка командующего говорила о многом. — Он ведь их почти всех физически извел, объявив террор. Это мы с ними миндальничали, пока воевали, а они нас в спину стреляли. Зато теперь мешать не будут, даже если придется признать королевскую власть, на которой настаивают англичане — ведь граф Хуан Барселонский служит на Королевском Флоте, и пользуется определенной популярностью за свою оппозицию Франко. Так что лучше король, чьи права сильно ограничены, чем всевластие анархистов, которые не позволили нам победить мятежников, воюя с нами в тылу. Давить их нужно было тогда без всякой жалости!

Модесто последние слова произнес с почти неприкрытой ненавистью, да и Листер относился к анархистам и троцкистам также — в свое время по возможности изводил их, разогнав «арагонское правительство». Да, сама идея возможной в будущем реставрации монархии многим не понравилась, но она увязывалась с англо-американской помощью, да и к молодому королю не было ненависти, к тому же он воевал с фашистами, а не кормился из их рук, а такое всегда привлекает народные симпатии. В людских умах стала довлеть идея, которую на все лады повторяли в газетах — «лучше король, чем каудильо, процветание, чем угнетение и диктатура». Простенько так, но доходчиво, и понятно, что такая пропаганда идет из Вашингтона и Лондона, и подкреплена крайне серьезными поставками. Потому ЦК ИКП принял решение, негласно одобренное в Москве, об альянсе с социалистами в «Объединенную Социалистическую партию», чтобы «не дразнить гусей» как доверительно сказал один советский товарищ.

Вообще, правительство СССР порекомендовало всячески дистанцироваться от чисто коммунистических идей и прежних устремлений, и перейти к формированию «народной демократии» для объединения усилий в войне с «третьим рейхом», что подмял под себя всю Европу. И это сразу принесло плоды — генералы, что присягнули правительству и регенту первым делом интересовались, а не коммунист ли их коллега, ведь раньше его имя было достаточно известно на фронте. На эти вопросы теперь Листер, как и другие товарищи, говорили, что разделяют принятый правительством курс на всеобщее примирение, и пересмотрели свои прежние взгляды — вначале демократическая Испания, а там вполне парламентские дебаты в кортесах с участием всех политических партий, кроме запрещенной 'фаланги, что поддерживала репрессии Франко и выступала на стороне Гитлера. Это сразу же успокаивало врагов, с которыми потихоньку восстанавливалось сотрудничество при посредничестве американского командования, которое придала суду наиболее одиозных сторонников покойного каудильо.

— С