Назад в СССР: Классный руководитель, том 2 - Евгений Алексеев

И тут же с сожалением осознал перед тем, как печатать, плёнку нужно хорошо просушить, поэтому напечатать фотографии — увы, не успею. А я уже разогнался, представляя, как буду священнодействовать в ванной при красном свете, наблюдая, как проявляется картинка в ванночке. И ощущать совершенно непередаваемый какой-то даже пьянящий химический запах реактивов. Хотя. Ехать на день рождения Марины где-то после обеда. Может быть, и успею днём что-то сделать, если смогу справиться с волнением. Я пытался представить место, где отец Марины, второй человек в области, мог устроить праздник для своей дочери? В собственном доме, в ресторане, в кафе? Кого я там увижу? Лишь членов семьи, или каких-то известных людей? Подумал с иронией, что переживаю, как Наташа Ростова перед первым балом.

Штатив для пересъёмки я нашёл на нижней полке — деревянная доска с планками, к которой с краю по центру крепился стержень с рамкой. И всё! Никаких электронных примочек, ничего. Естественно, объектив «Гелиос-44», который стоял на моем «Зените», ни в какую не хотел фокусироваться на маленькой картинке. И тут я вспомнил, что для этого нужны переходные кольца. Их я нашёл в одном из отделений старого серванта в коридоре.

Поэкспериментировав с парой штук, сумел сделать так, что изображение полностью попало в объектив. И сделал снимок. И тут же понял, что как я не стараюсь, но все это хлипкое сооружение дрожит от щелчка затвора. Лихорадочно начал вспоминать, существовали ли в этом времени дистанционные пульты, и тут же едва не расхохотался. Какие пульты? У нас даже для телевизора не было пульта, а уж тем более для фотоаппарата. Поискав в ящике, где хранил всякие прибамбасы, обнаружил пару тросиков. Один из них уже совсем разлохматился, обнажив металлическую трубочку. Но зато один оказался совсем новым. Я прикрепил его к фотоаппарату и дело пошло на лад. Щелкал несколько раз одну и ту же картинку с разной диафрагмой. Экспонометр, который я нашёл, показывал какую-то чушь, пришлось действовать по наитию.

Отщёлкав все тридцать шесть кадров плёнки, ушёл в ванную, и зарядил в бачок, аккуратно влил проявитель, зафиксировал время. Решил не отвлекаться на пересъёмку и вначале все сделать правильно — аккуратно вращал катушку с намотанной на неё плёнкой. И вот, наконец, знаменательный момент моей новой жизни — после проявителя, тщательной промывки, залил фиксаж. И через отмеренное время, с замиранием сердца, наконец, открыл крышку и снял плёнку, ставшую из серо-стальной черной с белёсыми пятнами. Повесил на струну кухонной шторы, стал рассматривать с лупой. Понятно, что некоторые кадры получились слишком темными, некоторые слишком светлыми, но всё-таки я угадал с диафрагмой. Успех окрылил меня так, что я очень быстро справился со всеми картинками. Принёс ещё пару своих конвертов с пластинками и переснял их.

Но потом решил сделать и пару цветных плёнок. Нашёл среди штабелей коробочек негативную цветную плёнку «ORWO» и нащёлкал цветных картинок. Подумав с сожалением, что на заводской типографии Тетерина вряд ли есть цветная печать, но вдруг это пригодится на будущее?

Удовлетворённый своей работой, унёс все проявленные плёнки в свою комнату, повесив их аккуратно на натянутые бельевые верёвки. Оставлять в кухне побоялся, жена могла их сдвинуть, уронить, прилипла бы пыль. Не хотелось терять результаты своего труда.

Только ко второму часу ночи, но совершенно счастливый, я добрался до своего продавленного дивана, залез под одеяло, и мгновенно провалился в сон. Меня больше не мучила бессонница, я засыпал почти мгновенно — прекрасное свойство молодости.

Проснулся часов в десять, без будильника, решил, что вначале съезжу за цветами. Хотя внутри ворочался червячок сомнения, не обманула ли меня жена, не дала ли адрес какой-нибудь халупы, или вообще не существующего дома. Но когда я раскрыл карту Москвы, то обнаружил, что дом такой имеется. Находится в центре Москвы, так что, если я даже и проедусь зря, потеряю не так уж много времени. Заглянул осторожно в большую комнату — Людка куда-то уже намылилась, постельное белье было сложено в тумбочку, царила тишина и порядок.

Радовал февральский день, заполненный пронзительно-ярким, на удивление жарким, солнцем, сверкающим под его лучами снегом. Пока готовил завтрак, наблюдал, как пацаны играют в хоккей на катке, обнесённом деревянным заборчиком. Приоткрыл створку окна, ворвался морозный, но чистый и свежий воздух, обжёг лёгкие. Усилились звуки, что доносились со двора — стук шайбы о клюшку, удар в ворота, так что резиновый диск проскакивал мимо вратаря и ударялся со страшным грохотом о доски.

За катком дети на санках катались с горки. Визжали, кричали, падали. Рядом я заметил скучающих родителей — женщину в сером пальто и с черным меховым воротником, в высокой темной шапке и лысоватого мужика, который с ленцой наблюдал за тем, как дети валятся в одну кучу, барахтаются.

Из подъезда дома слева выбежала кампания ребятни, в серых, коричневых пальтишках, начали лепить снежки, бросать друг в друга с криками. Двое сцепились, упали в снег, руками и ногами начали мутузить друг друга, но совсем не злобно. Распахнулось окно в доме, пронзительный женский крик огласил двор: «А ну, перестали драться! Сейчас выйду, всыплю обоим!» Пацаны тут же замерли в снежной каше, вскочили, отряхнулись и отбежали в стороны, чтобы набрать побольше снега, слепить здоровенный ком и бросить в товарища.

Из последнего подъезда вышла семья — высокий мужчина в куртке, толстых зимних штанах, стройная женщина в элегантном красном комбинезоне, несли на плече широкие, деревянные лыжи. Женщина держала за руку пацана лет пяти в темно-красном ватном пальтишке и шапке-ушанке, он тоже важно тащил маленькие лыжи.

Справа от катка на снегу, как оазис посреди пустыни, распластался большой ковёр, который пластиковой выбивалкой колошматил плотный с большой лысиной мужик, одетый только в свитер и тёмные штаны. И я подумал, что надо бы то же самое сделать с тем ковром, что висит на стене над диваном — наверняка в нем накопилось уйма пыли.

Женщина в шубе-чебурашке с усилием тащила санки по дорожке, засыпанной снегом. Там восседал закутанный в серое ватное пальто и шапку-ушанку ребёнок.

Откуда-то издалека, со станции, слышался стук колёс электрички.

Два пацана, один в красной куртке и черных штанах, другой — в синем комбинезоне на лыжах крутились вокруг катка, видно, устроили соревнование. Работали палками, как одержимые, словно хотели выиграть турнир по биатлону.

Где-то за стенкой, у соседей ревел, как раненный зверь, пылесос, перекрывая звуки музыки, которые шли сверху: кто-то уныло на рояле разучивал гаммы. К этим звукам примешивалась какофония из телевизоров,