Сага о Головастике. Долгая дорога домой - Александр Нерей

Разница между мирами в несколько сотен лет меня не впечатлила, потому что помнил год выдачи справки шизофреника от доктора в Кристалии. А какие отличия между прошлым и будущим могли сводить людишек с ума, представить не получалось. И сосредоточиться на главном не мог. Помнил только то, что должен спасти Ротарика, а вот от кого или от чего – и намёка в пустой голове не осталось.

Когда услышал впереди незнакомые голоса, болтавшие на греческом, ухмыльнулся и поблагодарил прото-парней за ненавязчивый урок с унциалом. Раздумывать не стал и подкрадываться тоже. Не сбавляя прыти дошагал до очередной развилки лабиринта, свернул в правый проход, откуда доносились голоса и ворвался в причудливо освещённую пещеру всё с тем же низким потолком без следов копоти.

Боковые стены этой тупиковой пещеры были похожи на вокзальную камеру хранения. Правда, с полками-стеллажами нараспашку. Слева от самого верха и до середины стены в виде сферических нор почти одинакового диаметра, но неизвестной глубины. В некоторых лежали рулоны свитков, скорее всего из пергамента.

А справа стена, так же от потолка до середины, была вся в квадратных ячейках-углублениях, часть которых содержала стопки старинных и новых кодексов. То есть, тех же исписанных листов пергамента, только собранных, может, сшитых в брошюры или книги.

Кроме пары диковинных источников света под потолком, напомнивших негасимый прото-факел с живыми ослепительными молниями на оголовке, в центре пещерной библиотеки стоял солидный деревянный стол и пара табуретов, на которых восседали странного вида читатели, одетые в серые балахоны. Может, писатели, но скорее всего художники-оформители. Потому что в керамических стаканах и горшках, стоявших на их рабочем столе были и гусиные перья, и кисточки разной величины, и тростниковые палочки различной длины и толщины.

Ещё на столе стояла дюжина керамических чернильниц, вероятно с разными по цвету чернилами или красками, и деревянная плашка-игольница, ощетинившаяся иглами для шитья, сапожными шильями с бронзовыми рукоятками и, похожими на диковинные гвозди, стило, по-нашему «писала», разных мастей.

Художники о чём-то спорили и почти ругались, рассматривая манускрипт в виде свитка папируса, намотанного на странную деревянную катушку, которая была намного длиннее ширины самого свитка. Текст манускрипта был на древнееврейском «Святом языке», который художники называли Лашон а-Кодеш, и спор их был о правильности перевода греческих терминов на этот Лашон.

На меня эти толмачи внимания не обратили даже после того как вежливо поздоровался:

— Шалом, уважаемые.

— Ясу, агори. Привет, мальчик, — пробормотали себе под нос художники и продолжили чесать затылки и пялиться на манускрипт.

«Ясу по-ихнему и здравствуй, и прощай. Так что же именно мне сказали?» — начал я тормозить и зациклился на греческом приветствии, напрочь пропустив дублирование по-русски.

«Если эти дядьки отвечают, значит всё в порядке. Просто, нужно спросить у них, где Ротарик», — успокоил себя и продолжил коверкать византийскую речь.

— Имэ элиника охи-охи. На нём не говорю. Дэ милао, другими словами. Та борусатэ на мэ воитысэтэ на вроде Ротарика? Паракало-паракало, товарищи динаты. Или вы нотарии?

— Мы не аристократы и не почтари, как вы изволили выразиться. Мы простые переписчики. А Ротарик ваш скоро прибудет, — чуть ли не хором ответили византийцы, так и не взглянув в мою сторону, и данное обстоятельство навело на мысль, что со мной разговаривают совсем не художники-оформители, а скорее всего сам Искриус-младший.

Я бы обязательно вспомнил Закон Вселенной о невмешательстве в прошлое, о том, что оно существует в жёсткой связке с настоящим и будущим. Что менять можно только настоящее и, соответственно, будущее, и так далее. Но мне помешал Ротарик, влетевший в библиотеку, как на крыльях, и коршуном бросившийся на меня – своего спасителя.

— Сколько можно вас ждать! — разбушевался седовласый отшельник, забыв о своей вежливости и когда-то олимпийском спокойствии. — Где она? Куда вы её дели? Ну, же!

Кто такая «она», я и понятия не имел. И только что возникшая радость от встречи со старинным знакомым моментально испарилась. «Не в себе», — сообразил я в то же мгновение. Но Ротарик смотрел и обращался ко мне, а не куда-то в сторону, и это чем дальше, тем больше мне не нравилось.

— Я не знаю никакую «Она». А ждали вы четверть цикла. Вас ждали столько, — попытался наладить разговор.

— Зачем тогда вас прислали? — удивился бывший атласар и привязался к художникам с дежурными жалобами на бюрократию какого-то каганата.

— Нас прислали за вами. То есть, меня, — опешил я окончательно, но то что художники игнорировали Ротарика точно так же, как до этого меня, не пропустил и продолжил речь спасателя-переговорщика. — Мэ лэнэ – Александр. Я агори из мира Скефий, который астры Кармалии. Пора вам завязывать с каганатом и ясу-ясу… И прощай-прощай на Тичарити. То есть, домой. Не то скоро Искриус и меня притормозит. Будем оба с атрофированными каганами-калганами домой добираться.

— Я же просил прислать карту Хазарии! Самого каганата и его вассальных владений, — упёрся Ротарик и ни в какую не захотел возвращаться без карты.

— Мы и так дорогу найдём. Карта нам охи-охи. Главное из лабиринта выйти, а дальше направо, — продолжил я неуклюжие уговоры.

— Не для меня карта. Для этих якобы писцов. Я младшему Львовичу Моравию должен показать и рассказать, как туда добраться, — наступило просветление то ли у Ротарика, то ли у меня, потому что он начал нормально объяснять, а я ненормально что-то подозревать, особенно после короткого «дилинь» над темечком.

«Сыновья Льва-V Армянина? Быть того не может! Он же византийским царём был. Гонителем веры. Жил… Царствовал с 813 года по 820. Он что, сыновей прогнал в ссылку на Кавказ? Или их прогнали после переворота?» — зашуршали и заскрипели в голове извилины, а двоюродная память легко предоставила энциклопедическую справку, только причём тут карта славянской Моравии, понятнее не стало.

— За что их сюда? И какой сейчас год? — почти шёпотом спросил я у Ротарика.

— О чём вы? — в свою очередь удивился бывший атласар. — А год сейчас 857 от Рождества и…

— И 6.365 от сотворения мира, — быстро прибавил я 5.508 до нашей эры к 857 нашей и продолжил умничать, изображая из себя знатока. — Значит их сослал царь Михаил III по прозвищу Пьяница. Интересно, за что? За то, что они сыновья Армянина-V? Или он всё ещё с иконами борется? Значит,