Когда-то я была злодейкой - Лора Лей

Уже завтра наступят учебные будни, домашние задания, усталость и проказы, двойки и родительские собрания, контрольные работы и физкультминутки. Но это будет только завтра, а сейчас на лицах улыбки, пахнущие свежей краской кабинеты ждут учеников, во дворах звучат песни о школе… Очень волнительно!

* * *

Лиза шла знакомой дорогой, и её потряхивало — она боялась. До сего момента «перепопаданка» как-то не задумывалась о встрече с одноклассниками, которых не помнила, если честно.

В той жизни это первое сентября она встречала с незнакомыми московскими одноклассниками сразу выразившими ей негатив и противостояние. Ишь, провинциалка приехала, да ещё и «дылда косоглазая»… Это определение она услышала буквально в первые минуты своего пребывания во дворе новой школы.

Дылда! Да, Елизавета была выше многих девочек в том 9 «А», даже без каблуков. Она за лето вымахала до 175 см и после больше не росла, москвички же, в основном, ещё не достигли максимума своего роста, что выделяло новенькую на их фоне.

Ну, а близко посаженные глаза, доставшиеся ей от отца, действительно казались косящими — такой эффект они производили. Тогда Хмырова задрала нос кверху и решила, что ни за что не будет плакать, приспосабливаться и лебезить перед этими столичными зазнайками, наоборот, заставит их пресмыкаться перед собой. Что и сделала потом…

«Так, отставить панику и ненужные воспоминания! Сейчас всё иначе, и я не юная провинциалка. Я справлюсь!» — уговаривала себя Хмырова, приближаясь к месту сбора нового класса. Она смотрела на лица и с трудом узнавала некоторых ребят из такого далекого прошлого… Господи, помоги!

— Лизка, Лизка, иди сюда! А мы думали, ты уехала! Сядешь со мной! Вера, смотри, кто здесь! — в Елизавету вцепилась смутно знакомая пухленькая блондинка и потащила её к ещё одной девочке.

— Хмырова, ты что пила и ела все лето, что так выросла? Ну, теперь стоять тебе на физре сразу за Манджиевым, он самый низкий у парней, а ты — самая высокая среди нас. Здорово! — громко высказалась …Вера Браун!

Елизавета узнала эту шумную простодушную (вплоть до бестактности) волейболистку, с которой они ходили в одну секцию! Из поволжских немцев, крупная и сильная, она потом уехала в Германию, откуда писала ей в Facebook (и нашла ведь!), но Хобякова не отвечала, и Вера перестала стучаться в закрытую дверь.

— Да и ладно, пусть так. Сколько нас теперь? Я не видела список — миролюбиво заметила Елизавета (с чего-то же надо начинать?). — Я только вчера из деревни вернулась. И кто классная?

— Двадцать восемь, представляешь? А классная… Физичка, Горилна… Повезло так повезло! ВалФеда в армию забрали, так она за него. У нас траур! Ребята уже сговариваются доводить Аллу, а мне вроде жалко её. Она ж не виновата, что мы Валеру любим! — прошептала Вера. — Думаю, плакать будем все: и она, и мы! Ладно, потом поговорим, вон, Пончик вышел. Тихо!

Елизавета припомнила, что ВалФед, Валерий Федорович, был молоденьким физиком и их классным руководителем в 6–8 классах, его обожали все ученики, а Горилна, или Алла Гавриловна, часто его заменяла в последней четверти прошлого учебного года, пока он проходил формальности по призыву.

Одноклассники не приняли взрослую женщину ни в качестве учителя, ни как возможную классную руководительницу, и до последнего надеялись на другую кандидатуру. Не повезло, это точно.

Елизавета искренне сочувствовала женщине: сейчас, с высоты возраста, она могла оценить детскую жестокость по отношению к «физичке», явно написанную на лицах одноклассников, выстроившихся парами за ней.

Пончик, он же — Иван Никодимович, директор школы, фронтовик-географ, седовласый, в медалях на парадном костюме, говорил о задачах учеников, ответственности учителей, Родине и счастливой жизни под руководством компартии.

Елизавета старалась не улыбаться, слушая патриотический спич, но постепенно прониклась и взгрустнула: знали бы люди, что станет через тринадцать лет с великой страной под руководством бонз этой самой компартии...

«Господи, мне все это предстоит пережить, дай хоть сейчас порадоваться искренности и вере Пончика! Он такой замечательный мужик!» — вернулась в настоящее попаданка и захлопала вместе со всеми первому звонку.

Часть вторая, Глава 5

Первое сентября, несмотря на уроки, не было полноценным учебным днем: знакомство, примерное расписание, выдача учебников, рассадка по партам, решение оргвопросов типа выборов старосты, назначение дежурных по кабинету, комсомольское собрание и прочее.

Хмырова не проявляла нетерпения, сдерживалась от высказываний, старалась проникнуться давно забытыми ощущениями принадлежности к коллективу и присматривалась к детям, с которыми ей предстояло проводить много времени в ближайшие два года.

По иронии судьбы, место ей, хорошистке, нашлось только на «камчатке», то есть, на последней парте: из-за роста она загораживала доску многим ученикам. Её соседом стал упомянутый ранее Верой Мерген Манджиев. Его Елизавета абсолютно не помнила.

Оказалось, что этот пухлый невысокий (по сравнению с остальными парнями) смуглый узкоглазый мальчишка-очкарик — отличник из бывшего параллельного класса: после восьмого многие ребята ушли в ПТУ и техникумы, поэтому оставшихся перетасовали, дополнили новенькими и сформировали два 9х класса. Мерген был пришлым и явно не пользовался популярностью у остальных.

Лизе это показалось несправедливым, и она решила подружиться с парнем-отличником, поскольку уже летом поняла: самой ей с программой не справиться, нужна помощь, чтобы её мечта о золотой медали стала реальностью в этой жизни.

Поэтому под улюлюканье одноклассников она спокойно пересела на заднюю парту, наклонилась к смущенному соседу и сказала:

— Хантер, не дрейфь, прорвемся!

Очкарик глянул на девушку, сглотнул и прошептал:

— Почему хантер? Я — Мерген.

— Потому, что «охотник», ты же «стрелок»? Это по — английски, ты не знал?

Сосед поправил очки и ответил:

— Не знал, что кто-то знает, как моё имя переводится с калмыцкого. А ты — Лиза, да? Слышал, ты вроде в Москву собиралась…

— Не я, моя мать. Я туда собираюсь после школы. Хочу поступить в институт в столице. Поэтому сразу обращусь к тебе с просьбой. Помоги мне с математикой и химией! Ты же отличник. В ответ можешь рассчитывать на меня в английском и… физре, да? Короче, Хантер, давай дружить. Ты — мне, я — тебе, о”кей?

Сосед открыл рот и какое-то время переваривал инфу. Видно, не привык к столь откровенному общению. Спустя минут пять прозвучал вопрос:

— А ты не боишься насмешек? Я не … меня не очень любят… Толстый, узкоглазый, да ещё и отличник…

Елизавета рассмеялась.

— А ты что, червонец, чтобы тебя все любили? Шучу. Мне наплевать на других в этом плане. Если сумеем договориться, я тебя не брошу нигде и никогда,