Когда-то я была злодейкой - Лора Лей

— В школе я провожу большую часть дня, после уроков у меня секция, на факультатив ещё запишусь. Дома тётя Таня приготовит, она согласилась. Овощей подбросим, денег на продукты и прочее… — Лиза уверенно говорила, взрослые слушали с открытыми ртами.

— Баба, научи меня готовить, ладно? И шить, и вязать, а то я ничего толком не умею, кроме уборки, стирки и глажки. Папа сказал, что этот год ещё поездит за границу, а потом перейдет в мединститут на преподавательскую работу, кандидатскую писать будет, вы же знаете, как он об этом мечтал? — девочка посмотрела на отца, мол, поддержи, чего застыл?

Рассудительность девочки произвела впечатление на родню: дед, утирая глаза от умиления, расцеловал внучку, баба Женя принялась собирать на стол, причитая и всхлипывая, а отец ушел колоть дрова — успокаиваться. Вопрос был закрыт.

* * *

Лето в деревне кому-то может показаться скучным, но Елизавета наслаждалась каждой минутой. Она просыпалась рано, завтракала парным молоком с пирогами или блинами, по холодку полола-поливала огород, кормила живность (старики-то работали), занималась, бегала с деревенскими ровесниками на Волгу купаться, иногда — в сельский клуб в кино или (ой-ой-ой) на танцы, вечерами пила чай со стариками, слушая колхозные новости и сплетни, смотрела телевизор (черно-белый, обалдеть, да с рябью по экрану из-за плохой антенны на двух из четырех каналов).

Честно сказать, Хмыровой было непросто вести себя как подросток: прорывалась в рассуждениях иногда та, прожившая две жизни, тетка. Но, слава богу, её странности списывались всеми на городскую среду и быстрое взросление на фоне развода родителей. Впрочем, здесь мало кто знал, включая родню, какой она была на самом деле.

Учебники ей, как хорошистке, выдали в школьной библиотеке за несколько лет под обещание вернуть в целости и сохранности. Советские учебные пособия были понятными, но Елизавете-то пришлось восстанавливать знания более чем полувековой давности!

Благо, когда вгрызалась в алгебраические и физико-химические формулы, разбирала параграфы по ботанике и биологии, перечитывала географию и обязательную художественную литературу она находилась дома одна.

Потому что воскрешение школьной памяти проходило под отборный мат! Его, во всей многогранности, Хмырова вспомнила с большей легкостью, чем таблицу Менделеева.

Помогали попаданке, помимо «великого и могучего», жизненный опыт и логика, таблицы и аналитические записи. Кто бы видел, как она писала карандашом! К перьевой-то ручке приспособиться надо, а шариковые почему-то сплошь грешили плохими стержнями, что злило. Поэтому простой карандаш, заточенный ножом — подходящее «писало» для неё сейчас.

В голове родная речь путалась с английской, Елизавета боялась проколоться как-нибудь и все равно порой фразочки проскакивали. Тогда она говорила, что мать настаивала на домашних разговорах на английском — вроде прокатывало. Чтобы исправить ситуацию, пришлось срочно читать классику — и программную наперед, и внеклассную по списку — какую могла найти у деда и в сельской библиотеке…

Елизавета с трепетом брала в руки бумажные книги, перелистывала желтоватые страницы и погружалась в позабытые тексты, восстанавливая словарный запас и оценивая легендарные произведения с высоты жизненного опыта. Не все нравилось, как и раньше, а что-то поражало красотой и мудростью.

Например, «зашла» «Война и мир», хоть Наташу Ростову попаданка презирала, Пьера было жалко, Андрея Болконского — тоже. Елизавета вспомнила, что как-то услышала от одного из друзей Борюсика, что этот роман — скорее, историческое исследование по войне 1812 года, а не литературное произведение, поскольку большая часть текста — подробная хронология событий и детальное описание военных действий, оцениваемых специалистами как достоверные и качественные.

Были прочитаны «Мертвые души» (забавно очень и жизненно), «Господа Головлевы» (мерзость и мрак), одолены «Преступление и наказание» — остался неприятный осадок, «паровозом» пошли «Как закалялась сталь», стихи Блока и Есенина (чудо), рассказы Горького и Чехова…

Особо поразила (местами, конечно) «Поднятая целина»: дед Щукарь стал ее фаворитом, а над страданиями трусливого подленького Якова Лукича она хохотала, опрокидываясь на спину и болтая ногами, минут десять, перечитывала и снова закатывалась. Сама же история тронула, но очень расстроила…

«На закусь» попался старый потрепанный экземпляр «Два́дцать ты́сяч лье под водо́й» Жюля Верна, и Хмырова утонула в океане приключений, переживаний, сомнений всех его героев. Ещё и фильм с Дворжецким по телеку показали, вообще кайф! Эту книжку читала и кино смотрела девочка Лиза, наивная и впечатлительная… Госпожа Хобякофф ушла в закат.

От чтения и учебников отдыхала, переключаясь на дела домашние, осваивая искусство варить кашу из топора и лепить из го… а конфетку, радуя бабу Женю рвением и быстрой обучаемостью. Дед посмеивался, нахваливал кулинарные эксперименты и гордился внукой — эта не пропадет!

«Ужас ужасный, а не лето» — смеялась попаданка, но все равно была необыкновенно счастлива, летать была готова!

К началу учебного года кое-что в мозгах улеглось, кое-что упорядочилось, и предстоящая школа перестала пугать «возвращенку-извращенку». Ну и планы на будущее обрели четкость: Елизавета уверовала в правильность затеи стать ветеринаром — врачом для собак и кошек, за которыми, она-то знала, в будущем встанут и люди, и деньги.

«Ничего, переживем два десятилетия, потрясет нас изрядно, поломает, но я своим не дам пропасть! Главное, особо не высовываться. В моем случае молчание — золото. Кстати, надо будет разузнать, как металл покупали и валюту. Ну, это позже, конечно, но к дефолту надо подготовиться. Черт, вот только сейчас жалею, что уже жила в Африке в тот момент...И спросить не у кого будет… Ай, ещё далеко до той поры, мне пока учиться надо» — решила Елизавета.

Часть вторая, Глава 4

Все-таки первое сентября в советское время было настоящим праздником! Ещё вечером тридцать первого августа школьники зависали на улице допоздна, ныли о нежелании учиться, костерили «любимых» учителей, сожалели о промелькнувшем лете, а уже утром испытывали нехилое возбуждение по пути к храмам знаний, предвкушая встречи с одноклассниками, с новенькими, чьи фамилии находили в вывешенных списках классов, тащили по традиции букеты гладиолусов, астр, георгинов, реже — роз и гвоздик (по причине их редкости и дороговизны), узнавали и — наоборот — повзрослевших и похорошевших соседей по парте и параллели.

Девочки навязывали банты из жестких капроновых лент и крахмалили белые фартуки, мальчики утюжили брюки и даже «давились» отцовскими галстуками. Поток молодежи заполнял улицы, малышей провожали отпросившиеся с работы родители, у ступенек школ толпились «причепуренные» педагоги, учителя-ветераны готовили приветственные речи.

В осеннем, бодрящем прохладой, воздухе разливалось праздничное настроение, воплощавшееся в торжественных линейках