Физрук: на своей волне 3 - Валерий Александрович Гуров

Я молча вздохнул, окинул взглядом полку и достал оттуда бутылку самогона. Стекло холодное, мутное, запах пробивался сквозь крышку — крепкий, ядрёный. Ух, блин, жетская штука.

Я поставил бутылку на стол перед ним. Миша уставился на неё, как на гранату без чеки. В глазах застыл неподдельный ужас.

— Володя… — прошептал он, глотая воздух, — ты что собрался делать?

Я не ответил. Просто кивнул на бутылку.

— Открывай, — жёстко сказал я.

Вахтёр замер. Я в это время открыл «сосалку», сняв с неё резиновую заглушку. На мгновение пахнуло химией, чем-то сладковатым, приторным, будто жжёным сиропом.

— Вот ведь парадокс, — прокомментировал я. — Людей травят, детей калечат, а о гигиене заботятся. С заглушкой, видишь ли. Чтоб не протекло.

Миша дрожащей рукой потянулся к бутылке, завозился с крышкой. От меня не ушло, что в какой-то момент взгляд вахтёра метнулся к двери.

И тут он рванул.

Попытался вскочить, опрокинул стул и метнулся в сторону выхода. Видимо, надеялся проскочить мимо меня и выбежать наружу.

Зря.

Вроде мужик не глупый, а повёл себя как полный дурак.

Я встретил его движением на автомате — локтем с разворота, чётко под дых. Воздух из лёгких вахтёра вышел со свистом, он осел обратно на стул.

— Миша, если ты ещё не понял, я тебе объясню. Либо ты сам откроешь бутылку, либо это сделаю я, — объяснил я. — Разница для тебя будет большая.

— П-понял, — прошептал вахтёр.

Дрожa всем телом, он всё же дотянулся до крышки и выкрутил её до конца. Резкий запах самогона ударил в нос. В тот же миг он собрался с духом и, видимо решив, что хуже уже не будет, попытался заорать:

— Помоги…

Я с невозмутимым видом вздохнул.

— Эх, непонятливый ты, дядя Миша. Я, признаться, был о тебе лучшего мнения.

Второй удар был точным. Коротко, снова под дых. Вахтёр согнулся, хрипнул, замолк, сползая по стулу. Что ж… раз он такой голосистый… Я достал мобильник, открыл плейлист и включил Наговицына — «Дори, Дори». Тихо заиграла знакомая мелодия.

— Эх… талантливый был мужик, — сказал я негромко, глядя на бутылку. — Жалко, что его рассвет начался в девяностых и там же закончился.

Я сделал паузу, потом добавил уже холодно:

— А ещё жаль, что ты, дядя Миша, не остался в тех же девяностых. Там бы тебе и место было.

Я прибавил громкость Наговицыну и нацепил на лицо улыбку, какую обычно надевают телезвёзды — доброжелательную, но пустую. Музыка глушила звуки в подсобке: скрип стула, прерывистое дыхание Миши.

Я поставил «сосалку» у его левой руки, бутылку самогона — у правой. Прочитал надпись на этой пластиковой коробочке: «10 000 затяжек». Нехило так: если в одной сигарете двадцать затяжек, то по грубым прикидкам это где-то пятьсот сигарет. Пятьсот.

Я хорошо помнил, как в девяностые «отучали» от вредных привычек. Просто и понятно — заставляли «выкурить всю пачку», конечно, за раз. Чтобы всё желание к курению отпало вместе с горечью в лёгких.

Сейчас же здесь не пачка, а целый табачный склад… Судя по тому, как вытянулось лицо Миши, он всё понял без слов.

— Володька… прости, пожалуйста, дурака, — зашептал он, еле выдавливая из себя слова.

— Бог простит, — отрезал я холодно. — Начинай.

Руки у вахтёра затряслись сильнее.

На самом деле я вовсе не собирался заставлять этого старого урода пить самогон или вдыхать свою же дрянь. Смысл был не в этом. В подобных делах самое страшное — не сам процесс, а ожидание. То, что происходит у тебя в голове до того, как что-то случается.

Вот и Миша проникся ожиданием моментально. Я видел, как у него на лбу выступил пот, как судорожно вздрагивали его пальцы. Он представил себе всё, что я мог бы сделать, и этих картин в его голове хватило с избытком.

По побледневшему лицу и тому, как он начал стекать под стол, я понял, что до него дошло. Вахтёр ясно представил себе свои ближайшие перспективы. И, судя по выражению его физиономии, они ему очень не понравились.

— Не буду, — застонал Миша. — Только не убивай меня прямо здесь, Вова, я всё скажу, честно…

— Ах, не будешь? — зашипел я. — Ты, сука, понимаешь вообще, что ты творишь? Ты детей травишь!

Я на мгновение сделал вид, что собираюсь воткнуть бутылку ему в пасть. Миша дёрнулся, отшатнулся и врезался затылком в стену. В глазах у него зажглась слепая мольба.

Я с грохотом поставил бутылку на стол. Миша, весь ссутулившись, тяжело дышал.

— Я сделаю всё, что ты скажешь. Я дурак был, понимаю…

Я не торопился отвечать. Дал ему секунд десять, чтобы вахтёр всё окончательно осознал. В таких случаях спешка — дурной советчик.

Человек либо опять начинает врать, либо ломается и отдаёт то, что нужно. Миша выбрал второе.

Я убавил звук музыки и ещё раз внимательно посмотрел на вахтёра.

— Короче, Миша, — наконец начал я, — вариант такой: ты сейчас всю свою контрабанду выбрасываешь.

— Ага… выброшу.

— Сейчас выбрасывай, — отрезал я. — Медлить не нужно.

Вахтёр тут же принялся выполнять. Нашёл какой-то пакет и принялся туда складывать бутылки и «сосалки».

— Ты меня за идиота держишь? — я вскинул бровь.

— Ч-что н-не так⁈

— Упаковки вскрывай! Ломай, водяру выливай на хрен! — велел я.

Я прекрасно понимал, что если всё это добро не будет должным образом утилизировано, то Миша, как помойная крыса, притащит всё с мусорки обратно.

Вахтёр отрывисто кивнул и начал вскрывать упаковки: доставал пластиковые коробочки, тянул за резинку, срывал плёнку.

Я стоял вплотную, не позволяя ему думать о лазейках.

Когда дошло до самогона, он стал упираться. Я указал на раковину, и он, еле двигаясь, взял первую бутылку, снял пробку и начал выливать. Жидкость стекала шумной струёй в сток, разливая запах жжёного спирта по подсобке.

— Будет, блин, праздник для местных крыс, — усмехнулся я, глядя, как бутылки стремительно пустеют.

Прибыль вахтёра медленно уходила в канализацию.

Я наблюдал, не вмешиваясь. В этот момент важнее было, чтобы он делал всё сам. Когда последний бутыль стек, а поломанные «сосалки» были свалены в пакет, Миша сел на корточки и уставился в пол. О упущенной выгоде переживал, гад.

— А теперь, Миша, я тебе озвучу наказание, —