Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Кетцаль подобрал иглострел, отряхнул его ладонью, затем извлек из кармана носовой платок и отер оружие от крови белого жертвенного быка. Старуха, повернувшись к нему, округлила глаза; глумливый оскал скелета померк, исчез с ее лица, как не бывало.

– Весьма сожалею, дочь моя, – продолжал Шелк. – На жертвоприношениях я тебя время от времени замечал, но, увы, не припоминаю твоего имени.

– Кассава, – отвечала старуха, точно во сне.

Шелк церемонно кивнул.

– Что с тобою, Кассава? Тебе нездоровится?

– Я…

– Все это из-за жары, дочь моя… вероятно, из-за жары, – для очистки совести поправился Шелк. – По крайней мере, отчасти. Тебя нужно поскорее увести с солнца… и, конечно же, от этого огня. Ворсинка, как ты себя чувствуешь? Идти сможешь?

– Смогу, патера.

Кетцаль вручил Шелку иглострел.

– Возьми, патера. Возможно, он тебе пригодится.

Иглострел оказался настолько велик, что не уместился в кармане, и Шелк сунул его за брючной пояс, туда же, где прятал азот.

– Чуть дальше, к спине, – подсказал Кетцаль. – За выступ бедра. Так будет надежнее и столь же удобно.

– Благодарю, Твое Высокомудрие.

– А вот ходить этому мальчику не стоит, – продолжил Кетцаль, подхватив Ворсинку на руки. – Змеиный яд – дело серьезное, хотя можно надеяться, что яда в его крови не так уж много. Позволь, я отнесу его в твою обитель, патера. Его следует уложить, и эту несчастную женщину тоже.

– Женщинам не… хотя, разумеется, если Твое Высокомудрие…

– С моего позволения можно, – перебил его Кетцаль. – Позволение я даю. И, кроме того, позволяю тебе, патера, войти в киновию, дабы принести сюда облачение сибиллы. Ваша майтера, – пояснил он, бросив взгляд на майтеру Мрамор, – в любой момент может очнуться. Наш долг – по возможности уберечь ее от конфуза.

Вскинув Ворсинку на плечо, он подхватил Кассаву под локоть.

– Пойдем со мной, дочь моя. Вам с этим мальчиком придется на время стать друг для друга сиделками.

Тем временем Шелк уже миновал садовую калитку. Порога киновии он не переступал еще никогда, однако ее внутреннее устройство, как полагал сам, представлял себе превосходно: первый этаж занимают селлария, трапезная, кухня и кладовая, а второй разделен на спальни (по меньшей мере четыре, а может быть, целых шесть). Следовало полагать, какая-то из них принадлежит майтере Мрамор, невзирая на тот факт, что майтера Мрамор не спит никогда, поскольку не нуждается в сне.

Рысцой поспешая вдоль усыпанной щебнем дорожки, он вспомнил об алтаре со Священным Окном, так и оставшихся посреди Солнечной. Надо бы отнести их назад, в мантейон, и как можно скорее… вот только для этого потребуется не меньше дюжины человек. Однако, распахивая дверь кухни, Шелк неожиданно для себя самого усомнился: а вправду ли сие необходимо? Пас мертв, о чем объявила во всеуслышанье не более не менее как сама Божественная Эхидна, а он, Шелк, отныне не сможет даже представить себя вновь приносящим Эхидне жертвы или хотя бы присутствующим на жертвоприношениях в ее честь. Опечалится ли хоть кто-нибудь, кроме тех самых богов, если посвященный оным богам алтарь либо Окно, посредством коего они столь редко снисходят до обращений к смертным, вдребезги, в прах размелют колеса навозных телег и фургонов торговцев?

С другой стороны, все-таки это кощунство… да такое, что дрожь пробирает!

Кухня киновии показалась Шелку весьма знакомой – по крайней мере, отчасти: ведь майтера Мрамор то и дело поминала в беседах и эту плиту, и этот ящик для дров, и эти посудные полки, и шкаф для провизии… да и вообще, в обители кухня почти такая же, разве что здесь чище.

Наверху обнаружился коридор вроде удлиненной лестничной площадки на втором этаже обители. Стены его украшали три изрядно поблекших картины: Пас, Эхидна и Тартар, одаряющие молодоженов снедью, плодовитостью и процветанием (до приторности слащаво представленным в виде букетика златоцвета); Сцилла, развернувшая прекрасную незримую плащаницу над путником, утоляющим жажду у берега озерца в одной из южных пустынь; и, наконец, Мольпа, небрежно замаскированная под юную даму из высшего класса, с одобрением взирающая на престарелую, одетую гораздо беднее женщину, кормящую голубей.

Возле последнего образа Шелк на миг задержался, пригляделся к нему и решил, что для изображения старухи художнику вполне могла бы позировать Кассава. «А ведь стая голубей, которых она кормит, прекрасно утолила бы ее собственный голод, – с ожесточением в сердце подумал он, – хотя… Хотя в определенном смысле так оно и есть, поскольку свидетельство того, что и она, немощная, неимущая, способна поделиться хоть чем-нибудь хоть с кем-нибудь, наверняка изрядно скрашивает заключительные годы ее жизни».

Дверь в конце коридора оказалась разбита в щепки. Охваченный любопытством, Шелк вошел в комнату. Постель аккуратно прибрана, пол выметен, кувшин на прикроватной тумбочке полон воды… очевидно, это спальня майтеры Мяты, а может, майтеры Розы, или же та, где вечером сциллицы устроили на ночлег Синель. На стене висел образ Сциллы, заметно потемневший от копоти лампадок, установленных перед ним, на небольшом алтаре, а рядом… да, рядом поблескивало стекло, и, похоже, работающее! Если так, спальня, вне всяких сомнений, принадлежит майтере Розе.

Стоило Шелку хлопнуть в ладоши, из серых глубин стекла появилось лицо смотрителя.

– Отчего майтера Роза ни словом не обмолвилась мне, что у нее есть стекло? – осведомился Шелк.

– Понятия не имею, сударь. Ты о нем спрашивал?

– Разумеется, нет!

– Возможно, в этом-то и причина, сударь?

– Если ты…

Осекшись, Шелк пожурил себя за несдержанность и невольно заулыбался. Какие же все это пустяки в сравнении с гибелью доктора Журавля или теофанией Эхидны! Сколько можно давать волю чувствам, не подумав прежде сего головой?

Должно быть, стеклами для старшей сибиллы и старшего авгура мантейон обеспечили во время постройки: подобное вполне естественно и даже достойно всяческой похвалы. Стекло старшего авгура в комнате, ныне принадлежащей патере Росомахе, не работает, так как вышло из строя многие десятилетия тому назад, а это, предназначенное для старшей сибиллы, до сих пор пребывает в исправности – возможно, лишь потому, что им куда реже пользовались…

Шелк запустил пятерню в неопрятную копну соломенно-желтых волос.

– Имеются ли в сей киновии еще стекла, сын мой?

– Нет, сударь.

От души пожалев, что не может опереться на трость, Шелк подошел к стеклу еще на шаг.

– А в сем мантейоне?

– Да, сударь. Стекло есть также в обители авгура, сударь, но на вызовы оно более не отвечает.

Убедившийся в своей правоте, Шелк задумчиво закивал.

– Не слишком рассчитываю на ответ, но все же не мог бы ты сообщить мне, сдалась ли Аламбрера?

Лицо смотрителя тут же исчезло, уступив место зданию о нескольких башнях, соединенных стеной. У мрачных железных дверей его столпилась не одна тысяча человек, а дюжины две из них пытались пробиться внутрь при помощи тарана из толстого строительного бруса. Не успел Шелк разглядеть их, как двое стражников, выставив из бойниц правой башни стволы пулевых ружей,