Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Чистик взглянул направо, надеясь посоветоваться с Шахином, однако Шахин исчез.

– Я ему и говорю: да не станем мы делать ничего такого! Нет в нас к вам этакой ненависти… а он не верит, хоть наизнанку вывернись.

Чистик покачал головой: боль застилала глаза алой дымкой.

– Может, у него ко мне и есть. У меня к нему – нет.

– Я ему так и сказала. А он мне: хорошо, дочь моя – ну, сам знаешь, как он разговаривает – оставь эту штуку нам, тогда тебе и поверю. Я так и сделала. Молу ракетомет отдала.

– И пошла за мной без него, только чтоб рассказать насчет этих, лохмать их, дверей?

– Точно! – снова двинувшись к нему, подтвердила Синель. – Ухорез, это важная штука, вправду важная, только я не хочу, чтоб тот шпанюк, по башке меня приложивший, все слышал.

– Про то, что талос сказал?

Не на шутку ошарашенная, Синель замерла на месте.

– Я тоже все слышал, Дойки. Валялся-то у тебя за спиной, а двери – деляна как раз моя. Двери, и окна, и стены, и крыши… и, думаешь, я б такое мог проморгать?

Синель покачала головой.

– Наверное, нет. Не мог бы.

– Вот и я так же думаю. Держись за мной, не подставляйся, – велел Чистик и поспешил повернуться вперед, пока Синель не заметила, как ему худо, как у него болит, как кружится голова.

Казалось, постепенно темнеющий коридор, стоило только взглянуть в его черный зев, закружился, будто выгоревшая шутиха или высоченное заднее колесо арманекрона, кареты из черного дерева и вороненого железа, катящей в никуда вдоль залитой смолою дороги.

– Гелада! Я знаю, ты там, и дед наш с тобой. Слушай сюда. Зовут меня Чистиком, и с Зубром я в свойских. И к тебе не разборки пришел устраивать. Только с дедом я в свойских тоже.

Голос слабел от слова к слову. Пришлось перевести дух, взять себя в руки, собраться с силами (уж сколько их там оставалось) и продолжать:

– А сейчас… то есть в самом скором времени, мы сделаем вот что: вернемся с Зубром в вашу яму, и…

– Ухорез!

– Заткнись, – не потрудившись оглянуться на Синель, бросил Чистик. – А зачем? Затем, что я могу провести вас за одну из железных дверей в этих вот подземельях, которая вам самим не по зубам. И тем, кто в вашей яме сидит, скажу так: все, скажу, кому хочется, идемте со мной, я вас выведу. Дойдем до той двери, я ее отопру, и вместе выйдем наружу. Только на этом – все. Назад я ни за кем не пойду.

Умолкнув, он прислушался в ожидании отклика. Орев встревоженно защелкал клювом.

– Выходи сюда с дедом, и можешь с нами пойти. Или отпусти деда и топай к себе, в яму, сам, а после пойдешь к двери с остальными, если захочешь. Только деда я намерен найти.

Рука Синели коснулась его плеча, заставив вздрогнуть от неожиданности.

– Ты со мной, Дойки?

Синель, кивнув, подхватила его под локоть, и оба двинулись дальше. Стоило им углубиться в сгущавшуюся темноту шагов этак на сто, над их головами просвистела стрела. Синель, ахнув, вцепилась в руку Чистика крепче прежнего.

– Это он – так просто, предупреждает, – пояснил Чистик. – Захотел бы, запросто всадил бы стрелу в любого из нас, только не станет: мы ж его можем отсюда вывести, а сам он выбраться не сумеет.

Помолчав, он снова повысил голос:

– Стало быть, деду конец, а, Гелада? Ясно, ясно. И думаешь ты сейчас, что шанс свой профукал, раз я обо всем догадался. Так вот, ошибаешься. Все, что я сказал, в силе. С нами есть авгур – тот недоросток, которого ты здесь с Дойками видел, когда стрелял в нее. Главное, отдай дедово тело. Мы авгура попросим над ним помолиться и, может, похороним деда, как полагается, если подходящее место найдем. Я тебя знать не знаю, но не знавал ли ты по воле моего брата, Шахина? Шпанюка, сбондившего золотую Чашу Мольпы? Или – хошь, мы Зубра сюда приведем? Он за меня слово скажет.

– Он правду говорит, Гелада, можешь не сомневаться, – поддержала его Синель. – Только, по-моему, тебя тут уже нет. По-моему, ты туда, в глубину подземелий сбежал со всех ног. Сама я так бы и сделала. Но если ты еще здесь, Чистику верить можно. Должно быть, ты в ямах уже давно: Чистика вся Орилья не первый год знает.

– Птичка… видеть! – пробормотал Орев.

Чистик неторопливо двинулся в сгущающийся полумрак коридора.

– Лук у него при себе?

– Лук… пр-ри себе!

– Положи лук, Гелада. Пристрелишь меня – считай, пристрелил последний свой шанс выбраться из этих нор.

– Чистик?

Гулкий, исполненный безысходности, точно эхо со дна могилы, донесшийся из темноты голос вполне мог принадлежать самому Иераксу.

– Чистик? Так тебя, говоришь, величают?

– Да, это я. Шахинов брат. Младший.

– Иглострел есть? Положи на пол.

– Нету, нету.

Вложив полусаблю в ножны, Чистик сдернул рубашку, бросил ее под ноги, поднял руки и повернулся кругом.

– Ну, убедился? Тесак, а больше ничего.

С этим он вновь обнажил полусаблю и поднял оружие над головой.

– Вот, гляди: здесь оставляю, поверх гипончика. Дойки, сам видишь, тоже с пустыми руками. Ракетомет не взяла, солдату оставила.

Подняв руки к плечам, держа на виду ладони, он шаг за шагом двинулся в темноту.

Внезапно в сотне шагов впереди замерцал огонек.

– У меня темнячок тут! – крикнул Гелада. – Фитиль, а вместо ворвани – топленое сало булек!

С этими словами он снова принялся раздувать фитиль, и на сей раз Чистик услышал его негромкое пыхтенье.

– А ведь должен был сам догадаться, – пробормотал он вполголоса, повернувшись к Синели.

Поднявшийся на ноги, Гелада оказался человеком тощим и невысоким – не особенно выше Наковальни.

– Мы ими особо-то пользоваться не любим, – продолжал он. – Чаще всего закрытыми держим, а фитиль – еле тлеющим. Олухи разные их сюда, вниз приносят, да здесь и оставляют.

Чистик, идущий к нему сквозь темноту, молча ускорил шаг.

– Как ворвань кончится, мы их перетопленным салом булек заправляем, – повторил Гелада.

– Я было думал, вы из костей их мастерите, – непринужденно, как бы между прочим, заметил Чистик. – А фитили, может, из волос сучите.

Подойдя совсем близко, он сумел разглядеть тело Ельца, темнеющее на полу, под ногами Гелады.

– Да, и так тоже бывает, только фитили из волос никуда не годятся. Из тряпья обычно плетем.

Чистик остановился возле тела Ельца.

– Издалека волок? Штаны его, я гляжу, малость не в порядке.

– Утащил, куда смог. Тяжелый… что твоя хрюшка!

Чистик отстраненно кивнул. Недавно, сидя с ним вместе за ужином, в отдельном кабинете одной из виронских харчевен, Шелк обмолвился, что у Крови есть дочь, и лицо этой дочери – вылитый череп: разговариваешь с ней – будто с мертвой, хотя она жива, а вот с Шахином, с мертвым Шахином (уж его-то лицо точно давно превратилось в черепушку) совсем не так. Лицо ее папаши, щекастая