Мы, Николай II. Годы 1897 – 1913 - Станислав Черняк

Черниговский губернатор и вряд ли может оттуда серьёзно влиять на события в Петербурге. Добровольский Николай Александрович, опять же — обер-прокурор Первого департамента Сената.

— Маловероятно, господа, очень мало вероятно, — Добржинский умел внимательно слушать и параллельно думать о своём.

— Раев Николай Павлович, — Аликс тоже старалась изо всех сил помочь.

— А кто это, дорогая?

— Учредитель Высших женских курсов — историко-литературных и юридических.

— А ему-то мы чем не угодили? Вряд ли такой просветитель способен организовывать взрывы и политические убийства.

— Я стараюсь помочь, — немного капризно протянула моя супруга.

— Это очень ценно, но давайте поищем более реальных кандидатов. Какие у нас есть Николаи, к примеру, в Государственной Думе?

— Николай Андреевич Гредескул — второй заместитель председателя Думы, — наморщив лоб, произнёс Добржинский. — Весьма левых взглядов господин.

— Это уже теплее, как мне кажется, — произнёс Столыпин и вдруг засмеялся, и хлопнул себя по лбу. — У меня с собой в портфеле список всех членов Думы. Так, посмотрим, посмотрим. Белогуров Николай Александрович — фракция националистов и умеренно-правых; Белявский Николай Николаевич по понятным причинам отпадает; Гейден Николай Фёдорович — товарищ председателя Главного Совета Союза Русского Народа, кстати.

Столыпин поднял глаза и выразительно посмотрел на меня –мол, чем не идеальный кандидат?

— Так, кто тут у нас ещё в списках? — Столыпин внимательно проводил взглядом по спискам сверху вниз, после чего перекладывал листок в конец пачки. — Гюбенет Николай Константинович, фракция националистов; Стародубов Николай Павлович — этого я знаю, вятский мужик, так смешно окает всегда; Шитохин Николай Иосафович — господин из Курска; Якубов Николай Евграфович. У меня, пожалуй, всё, дамы и господа.

— Так можно гадать до бесконечности, — уныло произнесла Аликс. — Этим Николаем может оказаться любой из них. Анна, ты что-то хочешь нам сказать?

— Простите меня за нескромность, но я позволю себе озвучить одно интереснейшее предположение. Кажется, я знаю, кто такой наш Николай.

— Неужели, очень интересно. — Столыпин несколько скептически смотрел на Анну Александровну.

— Это ещё один Ваш двоюродный дядя, Ваше Величество — Николай Михайлович Романов.

— Историк? — слаженным хором воскликнули мы с Аликс. Добржинский и Столыпин с большим удивлением рассматривали Анну.

Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Тихая, хитрая и мудрая Вырубова — и вот на тебе — предположение!

— А каковы-же, позвольте поинтересоваться, Ваши доводы, если они, конечно, есть. — вежливо поинтересовался Столыпин, которому удалось довольно быстро взять себя в руки.

— Мне не совсем удобно, но я верна Государю и Государыне и люблю их всем сердцем, а потому поведаю кратко содержание одного, случайно подслушанного мной разговора Николая Михайловича с одним из своих знакомых на недавнем балу в Зимнем Дворце. Тогда я не предала ему большого значения, но в данных условиях он приобретает гораздо более зловещий смысл.

— Анна, не томи, рассказывай, пожалуйста!

— Я немного натёрла ногу, а потому присела на одну из дальних банкеток, чтобы не привлекать всеобщего внимания. Николай Михайлович и его знакомый, не помню имя, но уверена, что при желании его легко можно будет выяснить, похоже давно не виделись и обсуждали довольно широкий круг тем. Моё внимание к разговору привлекло имя Распутина. Я стала слушать внимательно и меня буквально пронзила одна фраза: «Сильный царь не тот, кто проливает кровь и пытается диктаторскими методами обуздать народное недовольство. Сильный тот, кто понимает веяния времени и примет идею конституционной монархии в полном объёме, уйдя в тень и сведя функцию вождя до абсолютного минимума. В России должны править законы, а не диктаторы».

— И это всё?

— Почти, но вот ещё одна фраза, которая заставила меня сегодня высказать свои подозрения. Точно не повторю, но смысл был в том, что надо заставить Вас, уважаемый Николай Александрович, поменять свою точку зрения, надавив слева и справа. Тогда мне показалось, что речь идёт о каком-то невинном действии, подумаешь — надавить, но сейчас я понимаю, что этот безобидный глагол может быть страшным.

— Боюсь даже предположить это, но ведь Николай Михайлович при всех его либеральных взглядах прежде всего кадровый военный. Если мне не изменяет память — генерал-лейтенант. — Столыпин насупился.

— Анна Александровна, позвольте, так сказать, вопрос, — Добржинский буквально впился глазами в Вырубову, — а не связано ли Ваше смелое предположение с крайне негативным отношением Николая Михайловича к господину Распутину?

— Я думаю, он не столь ненавидит самого Распутина, сколь ревнует его к Императору, другу своего детства, — Вырубова даже покраснела от столь непривычной для неё откровенности. Все непроизвольно посмотрели на меня.

— Ах, эти Михайловичи, как мы чудесно играли вместе, — фраза получилась идиотской, но простите — что ещё я мог вспомнить из нашего несуществующего для меня детства, а потому решил закончить более умной фразой. — Сейчас, по-видимому, игры стали гораздо серьёзней.

— Думаю будет правильным установить круглосуточное наблюдение за перемещениями Николая Михайловича и обеспечить дополнительную охрану Его Величества, — Столыпин был строг и собран. — Антон Франциевич, за Вами наблюдение, а я основательно поговорю с начальником службы охраны.

— Опасность грозит и Вам, Пётр Аркадьевич.

— Чепуха. Убить меня — придёт ещё лучше.

— А вот в этом позвольте с Вами поспорить, — я невольно улыбнулся. — Поберегите себя, Пётр Аркадьевич, Вы нужны России. И ещё раз, пользуясь случаем, хочу предостеречь Вас от любых поездок в Киев.

— Дался Вам этот Киев, Ваше Величество, если меня убить — они и в Тамбове каком-нибудь это осуществят.

— И тем не менее. Мне так будет спокойнее.

Глава 29

ИСТОРИК

Не люблю тянуть, люблю решать вопросы качественно и быстро. Первая же неделя показала, что друг «моего» детства Николай Михайлович ведёт довольно сложную и запутанную игру. Сначала наружное наблюдение сообщило, что в ресторане «Вена» на Малой Морской улице за стандартным завтраком по фиксированной цене 1 рубль 70 копеек он встретился с эсером Леонидом Шишко, а буквально через день в ресторане «Доминик», том самом, где заядлого игромана Фёдора Михайловича Достоевского в 1844 году ушлые любители домино и шахмат сделали беднее сразу на 1000 рублей, ближе к вечеру состоялась встреча «объекта наблюдения» с Александром Ивановичем Дубровиным, небезызвестным лидером Союза русского народа. Агентам даже удалось сделать несколько фото с помощью секретной фотокамеры, умело вмонтированной в корпус карманных часов. Эту новинку компании