Мы, Николай II. Годы 1897 – 1913 - Станислав Черняк

— Нам не очень говорить. Ты бес!

— А ты балбес! Дослужился до генерал-адъютанта и даже не смог догадаться, что патроны холостые.

Николай Михайлович перевёл взгляд, в котором мелькнула вспышка понимания происходящего, на меня.

— Холостые? Но как?

— Николай, неужели ты думаешь, что я позволил бы тебе расстрелять себя прямо в моём рабочем кабинете? Вчера вечером, во время твоего отсутствия, моя служба охраны провела секретный обыск в твоём доме и заменила по моему приказу боевые патроны на холостые и в пистолете, и в охотничьем ружье и даже в коллекционном карабине, висящем у тебя над кроватью в спальне. Правда с последним было тяжелее всего, патроны калибра 7,62 — изобретение полковника Игнатьева, к нему не подошли, пришлось поставить на уши все военные склады столицы.

— Как ты мог догадаться, что я захочу тебя убить?

— Человек сильный ведёт спор на языке силы, но подчёркиваю –на языке, человек слабый срывается и может стать опасен. Мне ли тебе об этом рассказывать? Ты же сам всё время обвиняешь меня в том, что причины моей жестокости последних трёх лет заключены в моей слабости и бесхребетности.

— Да, ты гораздо умнее, чем мне казалось.

— Креститься надо, когда кажется. Что же мне делать теперь с тобой, уважаемый Каин Николаевич?

— Не надо строить из себя несчастного Авеля. Ты настоящее исчадие ада с лицом наивного ребёнка. Именно так высказался о тебе сам Лев Николаевич!

— Да, я читал «капризный ребёнок, которого окружили льстивые няньки». А ещё его бесконечные размышления на тему, что ребёнок правителя получает власть над стомиллионной страной по праву наследования, а не из-за своих выдающихся качеств лидера. А не смущает вас с Толстым, что дела у нас в стране идут на лад, что доходы растут и рабочие в целом довольны? Что твой любимый капитализм шагает семимильными шагами, создавая новые рабочие места и модернизируя предприятия? Что наша армия сильна как никогда, а образование с медициной бесплатны и общедоступны?

— Да, всё так, но, несмотря на это, твоё время истекло. Не может один человек вручную управлять огромной страной. Монархия должна стать конституционной, полностью передав властные полномочия парламенту, а сама, уйдя в тень, оставив в лучшем случае чисто декоративные функции.

— И что же конкретно ты предлагаешь?

— Ты не Иван Грозный и мы не в 17 веке. Несмотря на все твои старания, эту ветхую конструкцию не спасти. Самый лучший способ, на мой взгляд, передать права наследства в род твоей старшей сестры Ксении, но как всё обставить, чтобы никто и даже самые ушлые юристы с министром юстиции во главе, не могли бы тебе представить какие-либо доводы против такого изменения закона о престолонаследии.

— А в чём разница — я или Ксения?

— Ксения гораздо меньше вникает в дела государства, она будет чисто номинальной королевой, равно как и все её потомки. Помимо этого, с высокой долей вероятности при таком раскладе, Дума откажется от услуг слишком деятельного Петра Аркадьевича Столыпина, заменив его фигурой более управляемой и менее независимой. Я уверен, что российское самодержавие –это пренеприятная гусеница, из которой должна вылупиться прекрасная бабочка парламентской монархии.

— И в чём же польза для России? Какой смысл менять крепкую монархию на полную анархию?

— Ну почему же анархию? Законы демократии заработают сами собой и выведут страну на дорогу к настоящему светлому будущему. Конституционная монархия обретёт полную гармонию с рыночной экономикой и мы, наконец, построим идеальное буржуазное общество, о полноценном рождении которого я так давно мечтаю.

— Прости, Николай Михайлович, но это утопические мечты и обычная либеральная болтовня. Я расскажу тебе, как будет, если задуманное тобой воплотить в жизнь. Сначала действительно грянет революция буржуазная, главный смысл которой — создать иллюзию примирения аристократии и прослойки новоявленных очень богатых, но совершенно безродных людей. Все они в едином порыве соберутся в новой Думе, которую назовут возможно как-то иначе в своём стремлении всё обновлять и менять. Они будут болтать там с утра до вечера, выбрав в премьер-министры такого же бесполезного болтуна, они будут упиваться собой и своей победой. А в это время, прикрываясь популистскими лозунгами и обещания дать всем всего и сразу, к реальной власти придут самые зловещие, самые радикальные и самые отмороженные силы, которые в итоге совершат свою социалистическую революция и отправят в небытие вас вместе с вашими дурацкими идеями.

Николай Михайлович ошалело смотрел на меня. Гнев полностью оставил его, он серьёзно задумался.

— Я думал об этом, Ники. Вероятность подобного существует и, признаюсь тебе, это несколько волнует меня.

— Так волнует, что ты угощаешь обедами видного боевого эсера Шишко вкуснейшими обедами и строишь заговоры против племянника?

— Но ты не хочешь слушать нас!

— Кого, прости, нас?

— Современно мыслящих людей, думающую аристократию и интеллигенцию, — в глазах великого князя появился намёк на слёзы.

— У меня нет времени слушать пустую болтовню, прости. Я ясно предвижу, чем она закончится лично для тебя. Кто-нибудь из новых властителей громогласно заявит, что революция более не нуждается в историках, и тебя расстреляют хмурым утром в последнюю декаду января в Петропавловской крепости, сбросив труп в братскую могилу вместе с другими нашими родственниками.

Николай Михайлович испуганно заморгал и непроизвольно отстранился от меня, сопровождая это движение взмахом руки, как будто отгоняющим ужас моих слов.

— Это предсказал Распутин?

— Так и есть, — нагло соврал я. А что мне ещё оставалось делать? Признаться, что я прочитал это через сотню лет в учебнике по истории России? Простите, но перспектива оказаться в итоге в доме умалишённых меня совсем не прельщала.

— Ты, наверное, мечтаешь, чтобы я застрелился, — тяжело вздохнув, произнёс Николай Михайлович.

Я немного подумал и решил дать ему ещё один шанс, безусловно последний. Я вновь открыл один из ящиков стола, достал оттуда небольшую записку на дорогой бумаге с изящными вензелями.

— Прочитай, пожалуйста. Это одно из писем адресованное мне твоим младшим братом Сандро.

«…Я не знаю никого другого, кто мог бы с большим успехом нести обязанности русского посла во Франции или же в Великобритании. Его ясный ум, европейские взгляды, врожденное благородство, его понимание миросозерцания иностранцев, широкая терпимость и искреннее миролюбие стяжали бы ему любовь и уважение в любой мировой столице. Неизменная зависть и глупые предрассудки двора не позволили ему занять выдающегося положения в рядах русской дипломатии, и вместо того чтобы помочь