Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko

— Коста, — Микри остановила меня. — Ничего сейчас не нужно говорить. И так все понятно. Эти долгие прощания… Только слезы лишние!

— Да, ты права!

Я обнял её.

— Прощай, Микри. Прощай, моя маленькая Госпожа!

Микри не удержалась, хохотнула.

— Почему — прощай⁈ Мы еще увидимся, Коста! Обязательно увидимся! — похлопала меня по спине. — Все! Иди!

Микри разомкнула объятия. Спокойно смотрела, пока я шел к своим. Помахала нам, когда тронулись дрожки.

«Вот, чертовка! — подумал я. — А она, ведь, уверена, что мы еще увидимся! С чего вдруг? Что ж… Будем посмотреть!»

А еще мне было интересно узнать другое: не моя ли записка к Проскурину стала причиной стипль-чеза для англичанина с лавровым венком в финале? Ну, очень интересно.

[1] В Англии 19 века так восклицал таможенник, обнаруживший запрещенный товар. Впоследствии это слово перекочевало в игру.

Глава 12

Гений русской разведки

Выдвинулись в Практический порт. Спенсер со своим багажом должен был ждать нас на пирсе.

Трехмачтовой корвет с забавным именем «Ифигения» уже был готов к походу. Его еще удерживали якоря на рейде, но суета на борту ясно говорила: скоро отплытие.

Стая шестивесельных катеров мелькала между берегом и военным кораблем. Шла погрузка пассажиров и багажа. Чета Нарышкиных со своими лакеями в безвкусных ливреях важно устраивалась на банках. Нас доставили одними из последних. Не по чину нам было лезть вперед генералов и сановников со своими элегантными спутницами, стремившихся в Крым к Воронцову.

Одинокой группой, в стороне от основной, растекающейся по каютам для знатных пассажиров, мы стояли у борта — я, Спенсер, Мария и Янис.

Выбрали якорь. Корабль тронулся с места, неспеша набирая ход. У выхода из Практической гавани стал виден рейд Карантинной, здание таможни и наш бывший «санаторий» с его домиками-«бунгало». Какие-то люди еле волочили ноги по прогулочной тропе. Новые постояльцы карантинного городка. Сколько им осталось до выхода на волю?

Громыхнуло. Одесса отдала нам прощальный пушечный салют. Корвет ответил стройным залпом, окутавшись дымом.

Я отвернулся — в пороховом дыму не было ничего интересного — и стал разглядывать расхаживающего по шканцам капитана. Путятин, Путятин… Что-то очень знакомое. Его калмыцкие глаза навевали какое-то воспоминание.

Точно! Русский самурай! Так прозвали капитана фрегата «Паллада», совершившего морской поход к берегам Японии. Неужели это он — бравый моряк, описанный Гончаровым? Интересно, капитан взял бы с собой писателя, если бы знал, как он саркастично опишет тяжёлый труд моряков? Что-то было в его книге такое: про несоразмерность затрачиваемых усилий и достигнутых результатов.

Ныне эти усилия я мог наблюдать во плоти. Добрая сотня матросов и офицеров — и это лишь половина команды — слажено, как единый механизм, разбиралась в паутине веревочных лестниц, блоков и канатов, подставляя ветру нужные паруса. И послушный их воле и повинуясь рулевому, корабль покидал одесскую бухту.

Мы поднялись на капитанский мостик поприветствовать Путятина, носившего эполеты капитана-лейтенанта. Спенсер попросил меня не отходить ни на шаг. Капитана окружали его офицеры, и было неизвестно, говорят ли они, как их лидер, свободно по-английски.

Моего перевода не понадобилось. Путятин солировал, офицеры молчали.

Спенсер тут же взял быка за рога и не стесняясь спросил:

— Признаюсь, меня несколько поразила пустота Одесского рейда с точки зрения присутствия военных кораблей. Достанет ли сил вашим бравым морякам грозить туркам? В прошлую войну черноморский флот как-то не блистал. Я ошибаюсь? — задал Эдмонд провокационный вопрос.

— Так было до Лазарева. Ныне его усилиями эскадра на Черном море состоит из четырнадцати линейных кораблей, восьми шестидесяти-пушечных фрегатов, пяти корветов, десяти бригов, четырех шхун, девяти катеров, трех яхт, семи пароходов, а также нескольких транспортов. С адмиралом я ранее совершил кругосветное путешествие, — похвастался моряк.

Боже, что он творит⁈ Зачем англичанину выдавать стратегическую информацию? И ведь не заткнешь его — он сам тут царь и бог.

— Чувствуется отменная организация вашей команды, капитан Путятин!

— Особое внимание я уделяю обучению комендоров. 22 орудия на борту, 36-тифунтовки! Тренируемся по судам контрабандистов. Подготовил нынче «Артиллерийское учение». За это пособие многих похвал удостоен, — нескромно отметил капитан-лейтенант.

— Бог мой, артиллерия — это важно, но слаженная работа ваших матросов — поражает, — сподхалимничал Спенсер.

— Выучка команды есть первейшее дело в нашем ремесле. Как ни печально мне сообщить вам, мистер Спенсер, но в прошлом году в Пирее вызвал меня на гонку английский капитан фрегата «Портлэнд». Пришлось ему мой кормовой фонарь лицезреть.

— Неужто выиграли у фрегата?

Счастливый вид капитана корвета не оставлял и тени сомнений в результатах гонки. Он спросил:

— Есть ли какие-то просьбы, сэр?

— Позволено ли мне будет испросить разрешения на устройство моих спутников?

Путятин подозвал юнгу и отдал приказ проводить гостей в выделенную нам каюту.

— Ступайте, Коста. Я останусь наверху, — отпустил меня Спенсер.

Мы спустились на красный настил артиллерийской палубы, где уже развешивали подвесные парусиновые койки для свободной смены моряков. Съемные переборки служили им точкой крепления. Пушечные порты были закрыты, свет проникал через грузовой люк. Пришлось пробираться по узкому проходу между задвинутыми пушками, крепко принайтованными канатами.

Марию с Янисом устроили в подобии «пещеры» — в маленькой, темной выгородке под шканцами, откуда изгнали какого-то мичмана. Я смог бы лишь с трудом улечься на полу. Лучше уж как-нибудь на палубе переночую.

Вышел на свежий воздух.

Но и на палубе было тесно: не протолкнуться от моряков. 180 человек экипажа на пространстве сорок метров длиной и десять шириной, вдобавок загроможденное мачтами с такелажем, люками, трапами, шлюпками… Тесновато. С трудом нашел себе свободное место у борта, не желая путаться под ногами. Так и промаялся до темноты, не решаясь сдвинуться с места.

А вокруг кипела непрекращающаяся работа. Бегали наперегонки гардемарины-подростки, соревновались в ловкости на вантах, прыгая по ним, как обезьянки. Играл оркестр. На квартердеке собралась изысканная компания. Сверкали золотом эполеты, белели женские зонтики. Где-то там должен был ошиваться Эдмонд. Он старался не отрываться от общества Нарышкиных.

Стемнело. Капитанская вип-зона опустела, все спустились в кают-компанию.

Я стоял у борта в ночной тишине, глядя на ускользающий след оранжевой луны. Казалось, корвет гнался за ним, как котенок за клубочком, но он все ускользал, прячась в волнах.

Почему Багрицкий писал: «по рыбам, по звездам проносит шаланду»? По рыбам — понятно, они внизу, спят в ожидании рассвета. Но где же звезды на воде? Вот луна точно есть — загадочная