Кредо инквизитора II - Алексей Михайлович Рутенбург

– Практикуешься в языке? – Я задал нелепый вопрос, потому что больше ничего не приходило в голову. В ней сейчас было столько лишнего, разные мысли встречались друг с другом, создавая бардак, перескакивая с темы на тему. То о Котёнке, то о Даше, то о случившемся инциденте, то о том, кто же на нас напал, то о словах моего «хранителя», об угрозе – обо всём на свете. Это порядком выматывало меня и не давало сосредоточиться.

– Да, я стараюсь в совершенстве овладеть вашим языком. Он уникален, просто волшебный, но очень сложный, хотя я уже могу неторопливо читать книги. Классические произведения открываются совершенно по-новому. Ваш язык очень многогранен, есть множество слов, которые описывают какой-либо предмет, – с интересом поясняла мне Рене, не скрывая своего восхищения. Половина того, что она говорила, конечно, пролетела мимо меня.

– Хорошо, – ответил я и, подумав над тем, что когда она говорит, не нужно говорить мне, добавил: – Ты не могла бы провести для меня маленькую экскурсию?

– Да, почему бы и нет, – с довольным видом согласилась она, и мы неспешно побрели гулять.

Во время прогулки я заметил смелого молодого инквизитора, следившего за нами. Немного присмотревшись, я сумел его распознать: Пьер… Ну, что ж, добрый вечер, насколько я помню, сын архинквизитора и сводный брат Рене. Учись, пока я жив, ведь как показал сегодняшний день – моя жизнь по-прежнему может прерваться в любой момент.

Рене увлечённо рассказывала мне об улицах, о сооружениях, памятниках, обо всём, что попадалось нам на пути, а Пьер всё шёл за нами на расстоянии и, держу пари, безумно злился, когда она искренне смеялась, держа в руках букет цветов и находясь рядом со мной. Я ждал, когда юный Ромео ворвётся в нашу прогулку. Конечно, дуэль, хоть и словестную, он проиграет, но у меня будет повод сказать, что настроение испорчено и стоит этот дивный вечер завершить, вернувшись домой, но этот тугодум, похоже, и не намеревался устраивать скандал.

Тем временем, пол-одиннадцатого… полдвенадцатого… полпервого…. Смех Рене, постоянные разговоры и эскорт на заднем плане. Мне, что, целовать её нужно, чтобы ты уже не выдержал? В общем, уже и не нужно – мы направились к дому.

В час ночи мы были дома. Шрифт очень удивился, увидев цветы и жизнерадостную Рене. Я был мрачен и пытался скрыть под улыбкой свою боль.

– Спасибо, Максим. Это была прекрасная прогулка и великолепная практика в русском разговорном языке. Возможно, как-нибудь мы её повторим, – сказала Рене и с цветами направилась к себе в комнату.

– Ты что – фокусник? – Поинтересовался Генри.

– В смысле? – Удивился я.

– Рене пытались дарить цветы, но обычно молодые инквизиторы этими букетами тут же по мордасам и получали, а тут… и цветы взяла, и какая-то весёлая, просто диву даёшься, – усмехнулся Шрифт.

– Что я могу сказать…, женщины, – усмехнулся я и медленно начал готовиться ко сну в гостиной, куда меня определили Генри и Рене.

– Только ты это… Лишнего себе не позволяй! Смотри у меня, – напрягся Володя.

– Опомнись, я – отступник. О другом голова болит, – замученно ответил я и продолжил своё дело.

***

Размеренные, постоянные, с одной и той же задержкой… удары… глухие, тяжёлые, словно старый маяк зовёт нас встречать к берегу подходящих гостей. Только вода выходит из берегов, бросаясь и пожирая нас. Окутывая не лёгкой приятной жидкостью, а маслянистой чёрной пакостью, попадающей нам в глотку, в носовые проходы, заливая нам глаза. Мы захлёбываемся…, не можем кричать… от мучительных попыток широко открыли рот…, и чёрная дрянь проникает глубоко в наши лёгкие и вызывает позывы тошноты, которым тоже не суждено сбыться, как не сбудется всё то, о чём мы мечтали или мечтаем. Искра…, кто-то чиркнул спичку и несёт к нам, огонь не обжигает ему пальцы. Твёрдые, уверенные шаги хладнокровного убийцы, и сердце с каждым приближающимся звуком зарывается всё глубже, пытаясь спрятаться. В полной темноте, под бой маятника и всплески тяжёлых волн этого масла. Шаги…, одно движение и… мы все сгорим. Мотаю головой, не желая принимать такой исход, шок, паника… я захлёбываюсь в этом масле; сердце… не останавливайся! Беги…, прячься… скорее. Сквозь тьму, что захватила мои сомкнувшиеся веки, пробивается режущий, слепящий, белый свет. Грязь отступает, но только от глаз. Кончиками пальцев убираю остатки химической жидкости, с трудом открываю глаза. Здравствуй, Даша!

Меня кто-то толкнул в плечо, я резко скинул одеяло, ухватился за что-то живое рукой и рванул к себе, другой же жёстко обхватил пойманную добычу. Громкий женский крик пронзил пространство, и я с трудом разлепил левый глаз. В мой захват попалась Рене, она пыталась дёргаться и жутко материлась на французском. Через пару секунд, осознав происходящее, я разжал руки.

– Совсем больной? – Гаркнула она на меня по-русски, а в дверях уже стоял согнувшийся Шрифт, руками упершись чуть выше своих колен и тяжело дыша.

– Что? – Невнятно выдавил из себя я и закашлял, горло слегка болело справа, похоже, застудил немного. Голова кружилась – вот оно, неожиданное пробуждение.

– Я вышла в общую комнату, ты ещё спишь. Посмотрела, а у тебя мускулы на руках, груди и связки на шее так сильно напрягаются, что вот-вот лопнут. Лицо красное и пот ручьём. Решила тебя разбудить, – пояснила Рене, приходя в себя.

– А зачем? – Убито произнёс я, всё ещё пребывая в дискомфортном для себя состоянии.

– Знаешь, что?! – Громко рявкнула она недовольно и убежала.

Я молча плюхнулся назад на подушку. Как же тяжело! Всё тело словно камень.

– Не переживай, Макс, – тихо произнёс Володя.

– Да я и не собирался, – спокойно ответил я.

– Женщины, что с них взять? Особенно в таком возрасте, – улыбнулся он. – Собирайся на тренировку.

– Десять минут, – крикнул я вслед уходящему мужчине пенсионного возраста.

Кошмар. Я лежал в кровати, понимая, что надо вставать, но ничего не хотел, вообще ничего. В таком убитом и подавленном состоянии я, наверное, мог бы проваляться в постели целые сутки и встал бы, только если приспичило в гальюн слетать. Ни голода, ни жажды, но раз разбудили, так хоть сигарету дайте.

Пребывая в той же позе, изображая ленивого тюленя, я закурил. Повернув голову налево, увидел какой-то лист бумаги, убедился, что он чистый и, сложив его в несколько слоёв, приспособил под пепельницу. Одна мысль плавала в моей голове, как говно в проруби: «Я больше этого не вынесу…».

***

С наушниками, с