Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

Изольда Мстиславовна одобрительно хихикнула.

— Тем более, что если мне заниматься Александровым в такой сжатый срок, то на работу ходить я не смогу. Иначе не успею.

Большаков задумчиво нахмурился, что-то подумал, подумал, затем сказал:

— Ладно. Будь дома. Изольда Мстиславовна тебе информацию передаст.

А дома у меня был пионерский лагерь. Ну, не знаю, как ещё по-другому можно назвать, когда вся комната плотно забита спящими людьми. Валентина спала на моей кровати. Вера, очевидно, чтобы о ней не забыли, притащила раскладушку от Беллы ко мне и устроилась в проходе. Но мало того, Жасминов бросил одеяло на пол и спал сейчас на полу. Одна Дуся развалилась на своём диванчике и оглашала всё вокруг мощными раскатами храпа.

Я убедился, что места мне здесь однозначно не найдётся, и тихо-тихо, чтобы не разбудить гостей, взял покрывало и отправился в чуланчик Герасима, где прекрасно продрых до утра.

Не знаю, может, дрых бы и дальше, всё-таки чертовски устал. Но разбудил меня переполох. Кто-то охал и вроде как с кем-то переругивался в коридоре и на кухне.

Я прислушался — голоса все знакомые. Чужих вроде нету. Глянул на часы — время довольно позднее.

— Что случилось? — я выглянул из чулана Герасима.

— Муля! — увидела меня Вера и вдруг громко закричала, — Вот он! Смотрите! Вот Муля! Он вернулся, гад такой, и прятался в чулане!

На меня налетели всем скопом, принялись тормошить и дёргать:

— Ну, что там⁈

— Муля! Говори!

— Расскажи!

— Что с проектом⁈

— Когда ты пришел⁈

— Почему ты нас не разбудил⁈

И дальше в таком вот примерно духе. Галдёж поднялся такой, что из бывшей комнаты Варвары Ложкиной выглянула новая соседка, и сразу спряталась обратно.

— Так! — повысил голос я и, видя, что меня всё равно никто не слушает, громко рявкнул, — а ну-ка тихо!

Все так и продолжали причитать и галдеть: Дуся, Вера, Валентина, Жасминов и даже присоединившаяся к ним Белла.

— Молча-а-ать! — повторил рык я, и, наконец, все заткнулись.

Я обвёл глазами притихшую банду и сказал:

— Всё хорошо. Подробности у меня в комнате через пять минут. Без лишних ушей — я выразительно кивнул на дверь Ложкиной, за которой явно шуршали, прислушиваясь к нашему разговору. — Дайте хоть умоюсь схожу.

Как бы там ни было, но банда у меня была дисциплинированная. Поэтому все потихонечку, небольшими группками, устремились ко мне в комнату.

Когда я вернулся к себе, все уже чинно сидели у стола, пили чай и смотрели на меня с ожиданием. Одно место было свободным. Явно для меня оставили.

— Ну что? — первой не выдержала Дуся.

— Большакова уговорить получилось, — с улыбкой сказал я.

Ох, какой сразу визг поднялся. Все смеялись, пищали, кричали, перебивали друг друга и хвастались, что дескать, они вот точно знали, что всё получится, и никак не иначе.

Угу. Угу. Я бы тоже хотел так думать.

Пока восторги продолжались, я сел за стол, налил себе в чашку крепкого чаю, добавил сахару, неторопливо размешал ложечкой и принялся основательно уплетать свежий Дусин пирог с чем-то непонятным, но зато очень вкусным — то ли картошка с сыром, то ли ещё что-то. Кто же их, женщин, поймёт: если продукты закончились, а начинку для пирогов сочинить срочно надо. Да ещё и так, чтобы поразить всех кулинарным мастерством.

Я начал уже второй кусок, когда, наконец, все вспомнили обо мне.

— Расскажи! — потребовала Валентина, и я с сожалением отложил недоеденный пирог.

И начал рассказывать.

После слов о том, как Изольда Мстиславовна поддержала меня, и как Большаков сразу же согласился, стоило ей меня поддержать, опять поднялся крики и визги. Так, что я успел доесть не только второй кусок, но съел даже третий.

— А потом что? — опять вспомнила обо мне Вера и забросала вопросами, — что он сказал? Когда к Сталину он пойдёт? Тебя он тоже к Сталину возьмёт?

— Так, — махнул я рукой, словно дирижёр, и все моментально затихли, а я пояснил. — Прямо сейчас, в этот момент, Иван Григорьевич делает доклад Сталину. По проекту.

— А когда ты узнаешь результаты? — спросил Жасминов.

— А он точно не отдаст Александрову? — вскинулась Белла.

— А он не отдаст этот проект кому-то другому? — влезла Валентина.

Я опять махнул рукой. Дождавшись тишины, сказал:

— Мне сообщат сюда, на дом. Александрову не отдаст. И другим не отдаст.

— А на главную роль… — начала опять выяснять подробности Белла, но тут в дверь позвонили.

На правах старшей и моей помощницы, Дуся подскочила и вышла из комнаты.

Воцарилось молчание. Все сидели и лишь переглядывались. Глаза у Валентины налились слезами, губы дрожали. Видимо, от волнения. Уши у Жасминова стали пунцовыми. Валентина сидела вся красная, Белла хмурилась и нервно теребила карман халата, где обычно была у неё пачка с сигаретами.

Мне вдруг тоже остро захотелось курить.

Наконец, там, снаружи, дверь хлопнула, и вернулась Дуся. В руках она держала запечатанный конверт.

— Тебе просили передать, — севшим от волнения голосом сказала она и протянула его мне.

Я машинально повертел конверт — он был без подписи.

— Ну давай же! Раскрывай! — не выдержала Валентина.

Все остальные сидели, затаив дыхание.

Я разорвал конверт и вытащил записку. Там, аккуратным каллиграфическим почерком было написано:

«Всё прошло удачно. Приходи сегодня в то же самое время. И подпись — кориантес».

Глава 14

Я снова иду по знакомым ночным коридорам. Но в этот раз на моём лице появляется улыбка. Которую я усилием воли сгоняю — не время ещё, не время.

Картонный воротничок рубашки безжалостно впивается в мою шею: Дуся, зараза, не стала даже слушать меня, накрахмалила самую лучшую рубашку и выгладила праздничный костюм. Чувствую я себя при этом капустой, которую впихнули в узкую картонную коробку. Нет, можно было, конечно поругаться с нею и потребовать мой привычный костюм, в котором я всегда хожу на работу. И она бы не посмела отказать мне. Но потом опять же тихая война начнётся: все эти морковные пудинги и манные каши комочками вместо котлет и прочей нормальной еды. Нет уж, лучше потерплю в этой отвратительной накрахмаленной броне. Всего-то один вечер только.

Прижимая к груди коробку с пирожками, ватрушками и ещё чем-то одуряюще ароматным (опять Дуся: