Надлежащий подход - Ирина Сон

Я ухмыльнулся, окидывая пришибленных служителей предвкушающим взглядом. Убедительная подача любой ахинеи – первое и главное качество актера.

* * *

– Как-как у вас лечили круп?! – переспросил Арант. – Что за бред?

Тэхон выгнула над очками бровь и сложила руки на груди.

– А что такое? – медовым голосом поинтересовалась она. – Что вас не устраивает? Стихия попадает в тело через рот, нос и глаза, как пища. Она варится в теле, как всякая пища. Закономерно, что ей нужно через день-два дать выход там, где выходит пища! Чтобы она могла покинуть тело, не причинив существенного вреда! Это же стихия. Против неё нельзя бороться. А раз нельзя бороться, то нужно подстроиться. Просто в этом случае речь идет о духовном плане.

В исполнении заморской госпожи это звучало очень убедительно, но мудрец всё никак не мог представить себя и других в том виде, какой предполагало лечение.

– Но зачем… оголяться?

– Одежда призвана защищать и скрывать тело, но в мир мы приходим обнаженными, – торжественно сказала Тэхон, взмахнув рукавами, как птица – крыльями, и ехидно добавила: – И потом, где вы видели, чтобы люди испражнялись в штаны?

– Но… Но для чего нужно завязывать глаза и уши?! – уже совсем жалобно спросил Арант.

– Для того, чтобы болезнь точно вышла из нужного места, – последовал невозмутимый ответ. – Только тогда пятая песнь Мороза сработает! Когда вы ощутите в правой ягодице боль, болезнь покинет тело. Вечерняя заря подходит. Вы будете лечиться или нет? Учтите, через три дня уже поздно будет. Болезнь накопится и начнет отравлять тело.

– Но вы же не пели пятую песнь Мороза, – мудрец вцепился в лапку крота.

– Да. Мы пели поэму госпоже Метелице, но вы не знаете корейского, поэтому и пятая песнь Мороза сойдет. В общем, надо петь обязательно!

– Да как петь-то лицом вниз? – всё еще недоумевал Арант.

– Приподними голову и пой! – сказала Тэхон и развернулась на пятках. Длинные полы её серого мужского одеяния хлестнули по ногам. – Ладно, вы как хотите, а я пошел. У меня других дел полно.

Она вышла, плотно закрыв за собой дверь. Арант потоптался возле кровати, посмотрел в окно, где наливался алым край неба, и нерешительно взялся за темный отрез ткани. Сначала заткнуть уши, затем обвязаться платком так, чтобы ничего не видеть, было достаточно просто. Да и спустить штаны перед тем, как лечь на кровать спиной кверху – тоже. Ведь что может быть естественнее, чем лечь голым в постель? Но вот петь в таком виде пятую песнь Мороза, торжественный гимн, который предназначался для толпы, для шествия… Арант неуверенно, полушепотом запел первый куплет, сразу почувствовал себя круглым дураком и в приступе злости сорвал платок с головы.

За стенкой раздался бас Ильи. Илья пел красиво, выводил каждую нотку, каждый слог. Арант заслушался и чуть не подпрыгнул на кровати, когда песня в конце первого куплета вдруг перешла в удивленный взвизг и оханье.

– Илья? Илья, ты что? – заорал Арант.

Тот его не услышал, но впечатлениями поделился в удивительно цветистых выражениях.

Приободренный и убежденный, чувствуя, что не одинок, Арант вновь заткнул уши, завязал глаза, лег и запел. И вдруг понял – песнь зазвучала совсем по-другому! Обычно она летела из груди, рвалась в небо и ввысь, а сейчас вдруг наполнила тело, ушла вглубь, задрожала в каждой клеточке. Собственный голос показался совсем иным: глубоким и более могучим. Его ничто не отвлекало от святых звуков. Но когда Аранта затопил восторг, заставивший забыть обо всем на свете, по оголенной правой ягодице вдруг мазнул холодок, и в неё впилась острая боль.

От неожиданности изо рта вылетели слова, весьма далекие от песни. Стихия тут же замерла, хлынула обратно внутрь. Арант спохватился и продолжил петь, преисполнившись уверенности. Боль ощущалась еще несколько мгновений, а потом исчезла, напоследок мазнув тем же влажным холодком.

А Арант остался лежать и петь пятую песнь Мороза так красиво, как только мог. Странный заморский метод лечения действовал! Стихия выливалась из болящей точки, дух укреплялся, а вместе с ним – и тело.

Глава 11

То ли сыворотка получилась настолько убойная, то ли выпестованная естественным отбором живучесть сыграла свою роль, но уколы оказали на мудрецов буквально магическое действие. Я всадил им всего по одной полной дозе, а симптомы дифтерии исчезли на следующий же день! Единственным, кому не повезло болеть три дня, стал Арант. Исключительно из-за его нежелания пить каждые два-три часа. И вроде бы логично было списать такое стремительное выздоровление на песнь Мороза и порадоваться, что магия тут все-таки есть. Но ведь даже мальчик Юн Лан тоже скакал козликом уже на третий день, хотя он никаких песен не распевал. В горле от дифтерии ни следа не осталось.

От такого результата я просто обалдел. Это же какие здесь микробы были непуганые, если хватило всего одного укола и пары литров чая?!

Если восхитился даже я, что уж говорить об остальных? За племянника господин Чан кланялся до самой земли. Впечатленные мудрецы опять принялись бегать по городу. На сей раз с советом петь пятую песнь с завязанной головой и голым задом. Я, конечно, знатно повеселился, но уточнил, что петь надо не где-нибудь, а на святой земле Дома Порядка. И с тяжелым вздохом пошел готовить новую партию сыворотки из лошадиной крови. Уже в промышленном масштабе.

Спасибо хоть оборудование в снадобнице было рассчитано на массовое производство, а ювелир обеспечил сменные иглы. Народу в Дом Порядка набилось столько, что яблоку было негде упасть. Дом разделился на две части: мужскую и женскую – и каждый клочок «святой земли» занимало голопопое, ничего не видящее и не слышащее тело.

Я сбивался с ног, хотя работал лишь в закрытых, свободных от наблюдателей комнатах и молельном зале. Игл на всех не хватало – приходилось делать уколы крайне ограниченному количеству больных за раз и лишь в некоторых комнатах, чтобы не попасться.

Спустя неделю удалось ввести сыворотку почти всем пришедшим – и поток людей резко пошел на спад.

Но сделать уколы абсолютно всем, да еще так, чтобы никто ничего не заметил, не смог бы ни Будда, ни Христос, ни местный Осмомысл. Поэтому я ничуть не удивился, когда однажды вечером ко мне в снадобницу постучались.

– Секунду! – крикнул я, одним глазом следя за реакцией, а другим – за песочными часами. – Девяносто семь…