Вернуть Боярство 23 - Максим Мамаев

будущее, ты же был неудачником, которому было суждено сгинуть безвестным и бесславным рядовым боевым магом в медвежьем углу на Фронтире… А сейчас, в последнюю нашу встречу, все ровно наоборот. Ты — Герой Империи, Глава Великого Рода, один из двух Великих Магов России, тебя окружают верные друзья и любимая женщина, у тебя даже одобренная ею любовница имеется! Ты — второй человек в государстве, фактически превзошедший за пять коротких лет самого Второго Императора…

Казалось бы, произнося эти слова, он должен быть переполнен желчью и ядом, сочиться ненавистью и злобой — но ничего этого не было. И не потому, что передо мной было сломленное, опустившее руки существо — совсем нет. То, что я чувствовал в Алексее сейчас… Сложно описать словами. Наверное, ближе всего было бы сказать, что он чувствовал себя как мужчина, сделавший все, что в его силах, и даже больше, отдавший целиком себя, без остатка.

Да, он проиграл, но проиграл без сожалений. Он сделал, что должно, и потому ему было нечего стыдиться сейчас, в час, когда перед ним расстилалась его последняя тропа — он уходил в последнюю крепость, в последний оплот всех проигравших, но не сломленных. Он уходил в смерть, а мертвые, как известно, сраму не имут.

Его душа была помечена несколькими Печатями Богов. Почти все они изрядно потускнели, почти исчезнув, ибо принадлежали тем, кого убил Рогард. Лишь одна сияла ярко, в полную силу, и принадлежала какому-то Среднему Богу, относящемуся к иному пантеону.

Он вряд ли видел, что большинство Печатей на его душе уже не имеют силы — Алексей был не в лучшей форме, да еще и опоен зельями антимагии. Архимаг — недостаточная ступень, чтобы различать подробности подобных символов на самой душе. Но через пару дней ему бы это стало понятно… Впрочем, это мало что меняло — так как его более могущественные кредиторы сгинули, право на его душу перешло тому Богу, чья Печать была цела.

В общем, он прекрасно осознавал, что его ждет ужасающее посмертие. Но все равно был спокоен, с достоинством принимая итог своей жизни. Боги и Демоны, как же жаль, что такого человека занесло на противоположную сторону баррикад! Ведь именно такие, как этот Воронцов, в свое время и сумели построить Вечную Империю — люди, чьи принципы были для них выше их жизни и даже посмертия, те, что не отступали перед лицом неразрешимых задач и отвергали слово «невозможно»! Иначе, не будь таких среди людей, как бы наши далекие предки сумели сокрушать Богов и претендовать на власть во всем Мироздании, устроив две Войны за Небеса⁈

— Все, что не украла судьба-шалава… — усмехнулся я, присаживаясь на каменную скамью рядом с ним и доставая флягу. — Хорошо сказано, командир. В тебе погибает не худший из поэтов… Скажи, вот что ты такого нашел в Бестужевой? Она была амбициозной, алчной, стервозной и эгоистичной с… девушкой. Так почему ты ей так предан? Нет, я понимаю, поначалу ты был задет и зол, хотел отомстить, молодость и эмоции, задетая гордость и прочее. Но потом? Когда ты осознал, что я — реинкарнатор и понял, что я просто не в твоей лиге? Любой другой на твоем месте забыл бы о мести, плюнул да жил бы дальше. Даже несмотря на изгнание из Рода, ты все еще оставался молодым и достаточно способным чародеем, мог бы устроиться с комфортом где угодно. Помнится, ты создал свой Род, верно? Мог бы взять новую жену из какой-нибудь средненькой фамилии или влиться в чей-то, да прожить полноценную жизнь. Не закладывая тварям из иных слоев реальности душу в погоне за силой, которой в любом случае было и близко недостаточно для мести… Зачем, командир?

Алексей ответил не сразу. Я протянул бывшему начальнику флягу с крепким коньяком, и тот, секунду поколебавшись, усмехнулся и взял ее. Сделал несколько больших, жадных глотков, резко опустил ее и закашлялся, тряся головой. Напиток, рассчитанный на Архимагов и выше, крепкий, полуторавековой выдержки, из ограниченного запаса — три двухсотлитровых бочонка этого коньяка мне на свадьбу подарили друзья из Дагестана, и я его действительно берег.

Фляга, кстати, была артефактом. Ровно с тремя свойствами — расширенным объемом на пятьдесят литров, повышенной прочностью, соответствующей какому-нибудь защитному предмету седьмого ранга, и возможностью хранить в себе десяток различных напитков, не смешивая их. Хотя нет, вру — было и четвертое свойство. Нетленность, позволяющая не беспокоиться о том, что содержимое фляги может испортиться от времени или воздействия внешних факторов. Один из тех магических предметов, что не несли в себе практической пользы в боевом или каком-либо ином смысле, являясь предметом роскоши. Кричащей роскоши — ибо предмет был восьмого ранга…

Молчали мы несколько минут. Я не торопил своего бывшего наставника и командира с ответом, он же явно собирался с мыслями. Странная какая-то ситуация, видит Творец-Всесоздатель, ведь мы оба знали, чем все должно кончиться. А сидим сейчас бок о бок, будто старые друзья, общаясь за жизнь.

— Знаешь, я иногда представлял себе наш с тобой разговор, — неожиданно признался чародей. — В моменты, когда было особенно тяжело, я искал в подобных фантазиях утешение. Только обстоятельства, разумеется, в моем воображении были обратными нынешним.

Он сделал еще один глоток и протянул мне флягу обратно. Мысленным усилием сменив напиток с коньяка на местную настойку на кедровых орешках и нескольких магических травах, тоже приложился к горлышку.

— Ты ведь реинкарнатор, Аристарх. И прожил наверняка не один век, так что у тебя, наверное, иное отношение к любви, — продолжил он. — Но для меня Маша была всем миром. Несмотря на то, что изначально наша помолвка была заключена по расчету, чтобы еще больше укрепить союз наших Родов, мы полюбили друг друга по-настоящему. Когда меня с позором изгнали из Рода, ее родители требовали порвать со мной, и она легко могла найти себе достойную партию, но вместо этого осталась со мной… Я знаю, что Маша была далеко не ангелом с другими — но какое мне до этого дело? Мы были счастливы друг с другом, а потом ты убил ее. Каким бы я был мужчиной, проглоти я это и смирись? Жить дальше, будто ничего не случилось, будто это случайность или несчастный случай, забиться в самую глубокую нору, чтобы не отсвечивать, опасаясь, что ты и за меня возьмешься? Это путь слабака, бесхребетного ничтожества… А я таким быть не желал.

— И потому лучше было стать тем, кем