Он вам не Тишайший - Вадим Шведов

Быт, как обычно, убог. Спим на шкурах, едим солонину и сухари, изредка балуясь свежей дичью, которую добывает наш проводник. Холод и сырость составляют нам компанию.

Сегодня вечером у костра особенно тоскливо. Воздух пахнет надоедливой хвоей. Комары продолжают звенеть над головами, норовя залезть в глаза, в рот, под одежду. Руки дрожат. Как же я устал… Мой товарищ по экспедиции, веснушчатый Фёдор, сидит рядом и тычет палкой в огонь. Уже больше недели он в тягостном расположении духа.

— Чего мы здесь ищем, Егор? Облазили десятки ручьёв, промыли сотни лотков грунта. Бесполезно. Может, зря всё это?

— Государь велел, — отвечаю угрюмо. — Его воля — нам закон. Да и Академия…Нам доверили.

— Академия! — фыркает Фёдор. — Кучка сумасшедших и горстка книг. Зря только батюшка настоял, чтобы сюда устроился. Думал, сидят там в тепле и деньги гребут лопатой. А оказалось, только работают с утра до ночи. Ещё и в экспедицию эту отправили. Не думал, что сыну боярина придётся нужду в кустах вместе со стрельцами справлять. Уйду я из экспедиции и Академии тоже.

Я смотрю на его искусанные и исцарапанные руки и такой же, как у меня, потёртый плащ.

— И что ты будешь делать? — спрашиваю тихо. — Вернёшься в Москву и скажешь отцу, что сбежал? Что тебе было тяжело? Он не поймёт, Фёдор.

— Пусть! — вспыхивает он. — Я живой человек! Я устал мёрзнуть, устал есть чёрствый хлеб и солонину, от которой ломит зубы. А злющие комары⁈ Я просыпаюсь каждый день в крови. И этот рыбий жир всё хуже отгоняет мошкару! Комары жрут меня прямо с ним!

Он говорит громко, и несколько стрельцов оборачивается в нашу сторону. Их угрюмые лица ничего не выражают. Служилые привыкли и делают свою работу, а может, просто сильнее нас духом…

— Академия — это будущее, Фёдор, — пытаюсь убедить теперь не только друга, но и самого себя. — Да, сейчас всё трудно. Мы в грязи и холоде. Но мы ищем. Делаем то, чего никто до нас не делал. И составляем нормальную карту, а не эти каракули.

— Золото, — с горькой усмешкой бросает Фёдор. — А есть ли оно здесь вообще? Случайно услышали разговоры туземцев про жёлтый песок и теперь ходим. А сами местные не хотят помогать. Может, и нет его. Мучаемся тут из-за чьей-то глупой болтовни.

Его слова ранят. Такая же мысль стучит в моей голове каждый божий день. А что, если он прав? Может мы зря тратим силы и время? А что вдруг вернёмся ни с чем, и нас ждут лишь насмешки и гнев?

— А если найдём? — говорю я, вопреки собственным мыслям. — Представь только! Золото, которое мы нашли для Руси. Твоё и моё имя войдут в историю. И будут нас знать как тех, кто принёс славу и богатство земле нашей. Разве это не стоит таких усилий?

Фёдор молчит, снова уставившись в огонь. Его злость понемногу уходит, сменяясь унынием. Я кладу руку ему на плечо. Он вздрагивает от неожиданности.

— Потерпи ещё немного, Фёдор. Хотя бы до конца лета. Обещаю, если к первым заморозкам ничего не найдём, я сам пойду к Богдану и скажу, что дальше идти, нет смысла. Ладно?

Он медленно выдыхает и кивает. Мы сидим молча, слушая, как на другом конце лагеря тихо переругиваются рабочие, выясняя между собой, кто должен идти за водой.

Вдруг к нашему костру подходит Канак. Он молча садится на корточки и смотрит на разгорающееся пламя. Чуть позже к нам присоединяется уставший Богдан. Теперь мы вместе глядим на огонь, и каждый думает о своём.

— Холодно? — неожиданно спрашивает Канак на ломаном русском.

— Уже терпимо, — отвечает пристроившийся ближе к костру Богдан.

Проводник вновь смотрит на огонь, а потом вдруг говорит, не глядя на нас:

— Вы ищете камень, который блестит?

Мы замираем. Начальник экспедиции медленно поворачивается к нему.

— Не только его, Канак, — разные камни. А ты видел? — говорит Богдан, стараясь не показать своего восторга. Все прежние попытки узнать что-то у местных заканчивались полным провалом. Не любили здесь пришлых, и даже наш проводник с нами почти не разговаривал. Лишь водил, куда скажут, и помогал обходить многочисленные трясины…

— Мой народ не любит те места, — говорит охотник, всё также глядя на огонь. — Там нехорошо. Духи гор злые. Но старики рассказывали…за быстрой водой, у подножья Лисьей горы, есть необычный жёлтый песок. Тяжёлый. Блестит.

Сердце колотится, и, я едва не порываюсь, наброситься на проводника с расспросами. И лишь Богдан всё так же не выдаёт своего волнения.

— Можешь отвести нас туда? — спрашивает глава экспедиции смягчившегося за месяцы поисков, охотника.

Канак, наконец, отрывает глаза от костра.

— Это в двух днях пути. И духи…

— Духи нас не тронут, — уверенно отвечает Богдан. — Мы им подарки оставим. И тебе хорошо заплатим. Красным сукном. Солью. Ножами.

В глазах проводника внезапно мелькает жадность, и он кивает.

— Согласен.

Ночью я спал плохо. В голове крутились мысли о жёлтом песке, духах, гневе и милости Пастыря. А рано утром, едва забрезжил рассвет, мы уже были на ногах.

Два дня пути…Канак вёл нас мимо дорог, прямо через буреломы и овраги. Но все шли молча, сосредоточенно, ожидая на этот раз достичь хоть какого-то результата. Наконец, мы остановились у подножия невысокого, но крутого скалистого склона, поросшего чахлыми соснами.

— Лисья гора, — коротко бросил проводник и показал рукой на каменистую площадку рядом с ручьём.

— На гору что-то не совсем похоже, — неожиданно вставил Фёдор.

— Лисий же холм, — несогласно возразил Канак. — Высота этому зверю без надобности. Главное, помните про духов.

Мы молча, словно сговорившись, бросились к ручью. Богдан первый погрузил свой лоток в воду и начал промывать вытащенный песок. Я с Фёдором позабыли обо всём и уставились на его работу. Вода в посудине мутнела, камешки перекатывались. Через несколько минут на дне лотка остаётся тёмная песчаная масса с вкраплениями. Мы впиваемся в неё глазами. И вдруг Богдан замирает, а следом за ним и мы. Казалось, на дне посудины начинают проглядываться тусклые, желтоватые крупинки. Внезапно сквозь тучи падает луч света, и эти крупинки вдруг вспыхивают ярким, узнаваемым ослепительным блеском.

На миг установилась абсолютная тишина. А затем Богдан