Он вам не Тишайший - Вадим Шведов

— Трудно, Алмаз Иванович. Дно-то илистое, брёвна засасывает. Да и вода студёная — народ коченеет. Но к вечеру, дай Бог, этот участок закончим. Укрепление держать будет!

— Должно держать! — твёрдо сказал Чистой. — Государевы струги с железом из Тулы ждать не станут. Им надо надёжно причалить. Грейтесь чаще у костров, сбитня (старинный общеславянский горячий напиток, сваренный из мёда, пряностей и трав) горячего пейте. Двойную порцию сегодня велю выдать.

Алмаз Иванович отошёл, и его взгляд скользнул вверх по берегу. Там, где ещё вчера была непролазная грязь, сейчас кипела другая работа. Артель дорожников из пятидесяти человек билась над участком пути, который связывал новую пристань непосредственно с дорогой. Работники ремонтировали и усиливали старую гать.

— Валера, давай хворост плотней! Не жалей! А ты, Микитка, землю подсыпай, а не размазывай! — командовал другой десятник, пожилой, с умными, прищуренными глазами. Сам он стоял по колено в коричневой жиже, укладывая на трясину слой толстых жердей.

Рабочие, облепленные глиной с ног до головы, носили хворост вязанками, вбивали колья, таскали землю и дёрн в корзинах и на волокушах. Скрипели не смазанные оси телег, хлюпала грязь под ногами, слышались короткие, деловые переклички и тяжёлое дыхание.

— Эх и замучает же нас эта гать! — проворчал один из работников, с трудом вытаскивая ногу из глубокой колеи. — Всё развезло и кругом вода, как в болоте.

— А ты думал, царскую работу на сухом брюхе служить? — усмехнулся Валера, наваливая вязку хвороста на жерди. — Зато гляди, начальство-то новое, не то что прежние воеводы. Чистой сам здесь по колено в грязи ходит, не брезгует. И сбитнем поит, слыхал?

— Сбитень — дело хорошее, — согласился Микитка, выковыривая грязь из-под ногтя топором. — А вот насчёт гати…Говорили, будто в государевой академии умники новые способы придумывают как дороги мостить. Камнем, мол, или чем покрепче.

— Камнем? — фыркнул Петруха, подтаскивая корзину с землёй. — Да где же его столько набрать? На всю Русь? Мечтатели! Гать — она надёжна. Деды наши так делали. Века простоит, коли толком положить. Вот только чинить её без конца…сил нет.

— А ты слыхал про голубей? — вступил Валера, стараясь сменить тему с вечного недовольства. — Говорят, у Алмаза Ивановича птицы почтовые. Письма носят быстрее самого лихого гонца! От Москвы до Нижнего — за день долетят!

— Враки! — категорично заявил Петруха. — Птица — она и есть птица. Куда ей против коня? Ишь, что выдумали…

— Не враки! — вскрикнул Микитка. — Дядя мой в ямщиках служит на московском тракте. Сам видел, в приказе у Чистого голубятню большую. И птицы там — не простые, а обученные. Говорил, письмо от воеводы коломенского принесли, когда гонец только треть пути отъехал! Вот!

На мгновение все задумались, впечатлённые. Даже Петруха промолчал, лишь недоверчиво хмыкнул.

— Ну, ежели так… — протянул, наконец, Петруха. — То может, и дороги новые появятся? Не одни гати. А то царь наш, Алексей Михайлович, он…не спроста Пастырем зовётся. Чую, дело новое затеял. И слободы белые под налог взял, и англичан потеснил.

— Тише ты! — шикнул подошедший на шум десятник. — Не твоего ума дело! Работай! Гать эту к закату поправить надо, чтобы подвода с брёвнами для пристани приехала! Валера, не зевай! Подсыпай землю на хворост и утрамбуй хорошенько!

Работа закипела с новой силой. Сплетни и мечты о каменных дорогах и летающих почтальонах отошли на второй план перед насущной задачей: укрепить этот кусок пути здесь и сейчас. Чтобы телега не увязла. Чтобы груз дошёл.

Алмаз Иванович, обойдя строительство пристани и убедившись, что сруб ставят верно, направился к временной конторе — большому походному шатру, поставленному на сухом пригорке. Внутри его, на грубом столе лежали карты, списки, образцы грунта в глиняных плошках. Рядом, в небольшой клетке, ворковали несколько сизых голубей — его гордость и главное новшество.

Он только собрался развернуть схему следующего участка реки, как в шатёр влетел запыхавшийся молодой подьячий.

— Алмаз Иванович! Голубь! Из Москвы! — Он протянул маленькую, плотно свёрнутую трубочку из тонкой кожи. Сама же птица спокойно сидела на другой его руке и в упор смотрела на Чистого, словно требуя еды.

Чистой вынул из трубочки крошечный, плотно исписанный клочок бумаги. Развернул, начал читать прищурившись.

— Плохие вести? — робко спросил подьячий.

— Не совсем, — отозвался Чистой, не отрываясь от записки. — Из приказа Большой Казны. Фёдор Михайлович Ртищев пишет… Он пробежал глазами строки. «Деньги на ремонт гатей к южным засечным чертам выделены. Необходимо срочно готовить дороги для переброски войск Долгорукого».

— Пиши ответ, — приказал он подьячему, беря перо. — Фёдору Михайловичу Ртищеву. Докладывай: работы на Волжской пристани и подъездной гати ведутся по плану, несмотря на распутицу. К концу недели участок будет готов принимать струги. Прошу подтвердить сроки отправки первой партии железа из Тулы.

Пока подьячий скрипел пером, Алмаз Иванович подошёл к клетке и взял одного из голубей — сильного, с блестящим оперением на шее. Затем аккуратно привязал к его лапке кожаную трубочку с подготовленным ответом. Птица терпеливо ждала.

— Лети, малой, — прошептал Чистой, вынося голубя из шатра на открытое место. — Лети быстро. Не подведи.

Он бросил птицу вверх. Голубь взмыл, сделал несколько кругов над шатром, словно ориентируясь, а затем уверенно взял курс на северо-запад, в сторону Москвы. Чистой следил за ним, пока маленькая точка не скрылась в весенней дымке. Быстро. Надежно. Как и он сам старался выполнять своё дело…

Глава 12

Пастырь выполняет обещание и снова думает о деньгах

Горят свечи в моей комнате. За окном — сплошная темнота, и только где-то далеко мелькает огонёк сторожевого факела. Стоит тишина. Такая редкая в Кремле. И в этой тишине гулко стучит одна и та же мысль: что же я наделал?

Прошла всего неделя с момента выхода указа. Того самого, — дарующего свободу. Гласящего, что отныне все православные на Руси — вольные люди. Никто не может быть прикреплён к земле против воли. Никто не может быть продан как вещь. Никто не может быть насильно возвращён, если сбежал от господина.

На столе передо мной лежит копия указа. Я перечитываю ключевые строки: «…и да будет воля всякому православному христианину искать себе место жительства и промысла по совести и разумению своему, без