Он вам не Тишайший - Вадим Шведов

— Водицы! — хрипит Иван. Кто-то подаёт ковш. Наливаем воду в кувшин. И видим её! Чистую, светлую воду внутри нашего, русского, поташного, с костяной золой стекла!

Иван осторожно берёт кувшин, подносит к свету из окна. Солнечный луч проходит сквозь стенку, играя на столе.

— Прозрачность…Есть! — он тычет пальцем в пузырёк. — Вот это — брак. А здесь дымка…Надо ещё очистку песка улучшать. Но, братцы… Оно работает!

Радость не такая бурная, как с мылом, но она глубже. Стоим вокруг этого неказистого, но прозрачного кувшина, и каждый чувствует: мы переступили порог. Мы заставили русский песок и русскую золу дать свет.

Следующие дни — упорный труд по оттачиванию технологии. Варим новые партии. Пробуем разные пропорции. Учимся выдувать. Сначала у нас получаются только грубые стаканы и толстостенные пузыри. Но с каждой попыткой — лучше. Федот и Тимофей становятся настоящими мастерами. Я тоже пробую — дуть тяжело, заготовка быстро остывает, форма кривится. Но сам процесс — завораживающий. Взять огненную каплю и дыханием превратить её во что-то полезное, светящееся!

Иван приносит толстую, старую линзу из какого-то сломанного иноземного прибора.

— Вот образец, — говорит он. — Сможем такую?

Мы молчим. Это новый уровень. Тонкое, однородное, идеально прозрачное стекло, да ещё и изогнутое с математической точностью. Но в глазах у каждого виден не страх, а азарт. Мы уже делаем прозрачную посуду, а значит, сможем и линзу. Надо лишь найти правильный состав стекла. Такой состав, чтобы стекло было не только прозрачным, но и твёрдым, хорошо поддающимся шлифовке. Надо подготовить точные формы для отливки заготовок и научиться их полировать. Гриша уже листает книгу по оптике, а Федот думает о новых формах для печи.

И вот спустя две недели мы смотрим на нашу первую удачную партию стекла, аккуратно разложенную на полке. Оно уже весьма недурно. Стекло прозрачно и без дымки. Есть разные его виды и формы. И проходящий свет через стекло — не только солнечный луч. Это свет надежды. Надежды на то, что теперь и окна в царских палатах будут светлее, и учёные смогут разглядеть звёзды в свои трубы, и Русь перестанет платить золотом за заморское «застывшее дыхание». Мы сделали ещё один шаг. От золы — к стеклу. И остановиться уже не сможем.

Глава 11

Начало перемен

Тяжёлые дубовые ворота Английского подворья на Варварке скрипнули, впуская Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. В просторной, но сумрачной приёмной его ждал сэр Томас Картрайт, глава Московской компании. Лицо англичанина, обычно самоуверенное и наглое, сегодня было напряжено, а в глазах читалось тревожное ожидание. Слухи о переменах уже носились по городу, а теперь явились к нему на порог.

— Господин Ордин-Нащокин, — Картрайт поднялся и сдержанно кивнул. — Честь для нашего подворья. Чем обязан визиту?

Афанасий Лаврентьевич не стал долго тянуть. Он сел напротив и посмотрел англичанину прямо в глаза.

— Сэр Картрайт, я к вам по делу. Государь Алексей Михайлович подписал указ о ликвидации всех привилегий Московской компании в торговле с Русским царством.

Глава компании замер на мгновение. До него доходили вести, что молодой царь под давлением местных купцов может попытаться изменить некоторые части торгового соглашения. Картрайт заранее уже прикидывал, как мягче отклонить это поползновение, а потому услышанное его попросту шокировало.

— Отменяются⁈ — выкрикнул глава Московской компании с красным от гнева лицом. — Это невозможно! У нас есть грамота! Грамота царя Михаила Фёдоровича, отца нынешнего государя, подтверждённая самим Алексеем Михайловичем при восшествии! Она вечна! Вы не можете так просто её отменять в одностороннем порядке. Это нарушение договора!

Глава Посольского приказа на такие слова отреагировал совершенно спокойно. Он лишь слегка наклонил голову.

— Ваше утверждение весьма справедливо, сэр Томас. Вы очень точно говорите о грамоте. Она действительно была дана Московской компании по согласованию с вашим правительством. Но с кем именно? Английской монархией, а точнее, Карлом I Стюартом. Ведь так?

Картрайт, всё ещё стоя, кивнул, не понимая, к чему клонит его собеседник.

— Именно так! От имени Короля и Королевства!

— Вот, видите ли, — Афанасий Лаврентьевич развёл руками, и его голос стал тише и тем не менее показался от этого только весомее. — Английская монархия…где она сейчас? В Лондоне? Или, может, в Оксфорде, куда король сбежал от своих же подданных? Или, быть может, уже в плену у этих самых подданных? В Англии, сэр Картрайт, революция. Мятеж. Бунтовщики свергли законного короля. Власть узурпировал некий…парламент. Кромвель и его генералы. Так?

Картрайт молчал. С белым лицом он медленно опустился на стул. Аргумент этого Ордина-Нащокина был подобен удару ниже пояса. Англичанин знал о хаосе на родине, но не ожидал, что русские так его используют.

— Вы…вы не можете всерьёз… — пробормотал он.

— Можем, — спокойно прервал его глава Посольского приказа. — Грамота дана Английской Короне. Той самой Короне, которую ваши соотечественники сейчас, по сути, растоптали. С кем же у нас договор, сэр Картрайт? С королём Карлом, который в изгнании или в заточении? Или с парламентом бунтовщиков, с которыми у нас никаких соглашений нет и быть не могло? Договор утратил силу, потому что той стороны, с которой он был заключён, больше нет. Во всяком случае, в прежнем виде.

Англичанин опустил взгляд, а его пальцы нервно забарабанили по столу. Он пытался подобрать возражения, но их почему-то не находилось. Юридически русский дипломат был безупречен. Нашли же такого гада. Раньше одни шуты были, — всё товаров заморских себе лично выпрашивали.

— Я понимаю всю сложность вашего положения, сэр Картрайт, — продолжил Ордин-Нащокин, а его тон внезапно смягчился, став почти сочувствующим. — Московская компания в опасности. Здесь — лишение привилегий. В Англии… — кто знает, что ждёт компанию, лояльную короне, при новой власти? Кромвель, говорят, человек суровый и к казням весьма привычный.

Картрайт вздрогнул. Страх за судьбу компании и, главное, за собственную шкуру, если он вернётся в охваченную смутой Англию без доходов и с проваленным делом, сжал ему горло.

— Что вы предлагаете? — спросил он хрипло, поднимая глаза со взглядом, полным смеси надежды и подозрения.

— Помощь, — сказал глава Посольского приказа. — Лично. И возможность смягчить удар для вашей компании. Царь гневается не на вас лично. Он гневается на несправедливость. Жалобы русских купцов в вашу сторону давно известны: занижение цен на