Рождённые из пепла - Акили

– Ваши извинения не станут извинениями Его Величества, лорд канцлер. Подобное поведение недопустимо. Я не какая-нибудь служанка и не стану терпеть подобное обращение.

– Не служанка. Это верно, – глубокомысленно произнёс канцлер, словно припомнил что-то… или кого-то.

– Кроме того, меня беспокоит безопасность дворца, – продолжала по-деловому королева, словно она только что сидела не в темнице, а в тронном зале. – Какое это по счёту убийство за последнее время? Лорд канцлер, вам следует выгнать командира стражи и назначить на эту должность более компетентное лицо.

– Командир стражи непременно получит свой выговор. Уверяю вас.

Весь путь до комнаты королева шла на шаг впереди канцлера с гордой осанкой как хозяйка положения. Произнесла «недопустимо» бессчётное число раз, отругала всех и вся. Напрасно Генрих рассчитывал на благодарность и что спасённая дева чуть ли не кинется ему на шею.

Гордость этой женщины была непоколебима.

* * *

Наутро Генрих только успел одеться, когда к нему в покои влетел взбешённый Арчивальд.

– Это ты её выпустил!

Генрих и бровью не повёл. Лишь махнул слугам удалиться, а сам продолжал смотреть в большое зеркало и поправлять изумрудную брошь на шейном платке.

– Дядя!

– Тише, Арчивальд. Хочешь опозориться на весь дворец снова?

– Опо… что ты вообще несёшь? Розалин убили! Повесили прямо над моей кроватью. Это просто…

«…недопустимо. Да», – мысленно закончил Генрих и чуть улыбнулся своей шутке, которую племянник, без сомнения, не понял.

– Что ты стоишь и красуешься? С тобой разговаривает твой король!

«А теперь он почувствовал себя королём. Только что орал как дитя малое».

– Почему ты выпустил эту кобылу, хотя я запретил? Она убила мою Розалин.

Генрих неторопливо оттянул манжеты на рукавах и только после этого повернулся к Арчивальду.

– Я выпустил королеву, Ваше Величество, потому что не она убила Розалин.

– Как не она? Да кто бы ещё?..

– Я.

Одно слово, и в комнате воцарилась тишина. Густая и вязкая, от которой могло запершить в горле и пропасть дар речи. Но лишь у того, кто не был готов. Кто вошёл сюда и попал в сети истинного хозяина положения.

Король от неожиданности отшатнулся. Генрих любезно улыбался ему, но глаза были холодны как камни склепа, безжалостны как старый грех.

– И я же приказал повесить её тело у вас, а затем и на площади.

– Ты… да как ты!..

– Все мы лишились своих «любимых собак», Ваше Величество. Так давайте вместе начнём всё сначала и будем ладить. Ради блага страны.

Глава 13. Дар

– Седрик Гарден и вся его семья покинули столицу, лорд канцлер. В поместье никого не осталось. Дозорные видели, как они направлялись на север.

Генрих стоял лицом к окну и слушал доклад. Серую брусчатку перед дворцом золотило вечернее солнце. Недавно на том месте спрыгнул с коня разгневанный Седрик. Теперь он ускользнул из лап тени и отправился одни боги знают куда, держа в мыслях обиду на королевский дом.

– Полагаю, это к лучшему, – заключил командир стражи.

– Полагаешь? – обернулся к нему канцлер. – Румель, полагать буду я. А твоей задачей было исполнить всё, как приказано.

Командир напрягся. Канцлер редко звал его по имени – обычно, когда зол.

– Иди к хранителю канцелярии, – продолжал Генрих, – найди документы со списком имущества Гарденов и проверь каждый дом в стране. Найди Седрика.

– В каждом устроить пожар? – осторожно спросил Румель, но канцлер так сверкнул на него глазами, что он больше не стал уточнять.

Румель занял эту должность после смерти прежнего командира стражи. Тот, как и многие, погиб вместе с королевской семьёй, и во дворце стало пусто. На многие посты нанимали новых людей.

Ликованию Румеля не было предела, ведь он много лет добивался повышения, выслуживался перед командирами, но у них всегда находились кандидаты получше. Румель и мечтать не мог, что его старания заметит лорд Генрих.

Румель помнил свою первую встречу с ним. Сначала он даже решил, что перед ним сам король и назвал его «Величеством» – такая аура власти исходила от этого человека. Лорд Генрих только откашлялся, ничем не выдав свои чувства. Они поговорили, Румель отвечал уверенно и как по уставу. Всё шло хорошо, как вдруг напоследок Генрих загадал ему загадку:

«Люди собрались на торжество. Один притворится, что торжество настоящее. Другой сказал бы правду. И лишь для одного торжество воистину радость. Кто есть кто?»

Румеля поставило это в тупик. Чего он не ожидал, так это загадок и шарад.

«Полагаю… радоваться ненастоящему торжеству будет слепец… или глупец. Лгать – притворщик и плут. А правду скажет… смелый?» – пролепетал в ответ Румель.

Генрих тогда скривил губы и больше не спрашивал. Румеля всё равно назначили командиром стражи «за многолетнюю верность», но ответ на загадку он так и не узнал. И позабыл про неё. Может, ответ всё же был правильный?

Официально Румель управлял только местной стражей и ведал безопасностью дворца. Даже у городских стражников формально значился свой командир. На деле же Румель командовал каждым солдатом в столице и ближайших областях и получал на свой стол доклады со всех мест. Собственная внутренняя армия. Только внешней управлял не он, а военный генерал.

Отец Румеля всегда считал его никудышным сыном. Поглядел бы он теперь! Теперь к нему – Румелю – ластились все ближайшие родственники, а раньше воротили носы. С лёгкой руки он рекомендовал на должности кузенов, приближал к себе их сыновей, устроил придворной дамой племянницу. Своего давнего приятеля продвинул на должность городского судьи. Теперь они все обязаны ему.

И всё это с молчаливого согласия канцлера. Румель не боялся за себя, пока не вставал на пути и верно служил лорду Генриху. О, этот человек ценил верность превыше всего: превыше золота, превыше чести, превыше справедливости.

– Отправь генералу Брейгону послание, чтобы внимательней следил за северной границей. Свободен, – закончил канцлер и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

«Седрик… он всё так не оставит. Непременно причинит ушерб. Не в пример умнее и настойчивее своего отца», – подумал Генрих.

Докладывали, что перед отъездом Седрика с ним говорила королева. «Я пыталась убедить его принять должность в Совете. Но лорд Седрик не внял моим словам», – ответила она. И Генрих ей верил. Микая могла как угодно относиться к королю, но открытой войны не желала. Она всегда боялась крови и смертей.

Микая последние дни почти не выходила из комнаты, так как не желала «показывать увечье на губе, дабы не порочить репутацию