Меня укутай в ночь и тень - Дарья Алексеевна Иорданская

едва не свалился с постели, в последний момент ухватившись за столбик. Кое-как дотянувшись до сонетки, он принялся дергать, словно звонарь, раскачивающий тяжелый церковный колокол. У прибежавшей на звон Алессандры передник и руки были в мыльной пене.

– Принеси перо и бумагу, – отрывисто приказал Дамиан. – Напишем новое письмо Дженет.

* * *

Разговор с братом взбудоражил, даже разозлил Грегори. С чего он взял, что может распоряжаться, может что-то требовать?!

– Вам письмо, сэр.

Грегори посмотрел на ведьму-горничную. Ее причудливая неряшливость почти сошла на нет, волосы были спрятаны под наколку, одежда опрятна. Между тем она оставалась в точности такой же ведьмой. В одной ее манере держать поднос было нечто вызывающее.

От конверта пахло – благоухало! – духами Дженет.

– Его двадцать минут назад принес лакей, сэр, чернокожий. – Грегори бросился к двери, и горничная мстительно закончила: – Он уже ушел, сэр.

– Поди прочь!

Горничная изобразила насмешливо реверанс и вышла.

Грегори заставил себя успокоиться. Он не мальчишка, впервые заведший интимную переписку с дамой. Он – взрослый, разумный мужчина, на чьем счету уже достаточно любовных побед.

«Любовь моя, – прочитал он, развернув письмо. – Надеюсь увидеть тебя сегодня ближе к вечеру. У нас утренний спектакль, тусклый и нудный, и я буду вконец измучена. Надеюсь, ты встретишь меня часа в три-четыре и накормишь хорошим обедом. Полагаю, я сумею отблагодарить тебя за эту милость.

Дженет».

Грегори сложил письмо и убрал его за пазуху, поближе к сердцу, прежде чем сообразил, как сентиментально это выглядит. Он обернулся, рядом никого не было, а значит, не было и свидетелей его поступка. Грегори собирался уже пойти к себе, чтобы приготовиться к свиданию, но его остановила резкая трель электрического звонка. Приноровиться к ней оказалось нелегко. Чем, скажите же на милость, плохи старые добрые дверные молотки?

Звонящий был настойчив. Грегори спустился в холл и постоял немного в ожидании, но горничная все не появлялась, и пришлось открыть дверь самому. На пороге стояла статная молодая женщина в черном платье и строгом пальто, и ее бледное лицо показалось Грегори смутно знакомым.

* * *

Мама Бала была из числа самых ревностных приверженцев Старой религии, Истинной, как она говорила. Ее магазинчик пользовался потому немалой славой не только среди дилетантов, увлекающихся модными сейчас оккультными науками и экзотическими верованиями, но и в определенных кругах. Ей доверяли. Еще не было и полудня, а в тесное, весьма своеобразное на вид помещение набилось порядка двух десятков посетителей. Федора с трудом протиснулась к задней двери, кивнув Папе Нги. Маме Бала он приходился внуком, ему было не больше двадцати, но благодаря природному артистизму он ухитрялся выглядеть дряхлым стариком. Федора вошла без стука, миновав сперва дверь, затем штору из раковин и бусин, гипнотически зашелестевшую. Федора чихнула: в задних комнатах сильно пахло пирогом с пряностями.

– Проходи, девочка, – позвала Мама Бала.

Она сидела, окруженная облаком дыма, пыхая изогнутой трубкой. Окна были плотно закрыты, шторы задернуты, а единственная лампа давала совсем мало света. Мама Бала любила театральные эффекты. Федору они раздражали.

– С чем на этот раз пожаловала, детка? – спросила Мама Бала, перекидывая трубку из одного угла рта в другой и указывая на табурет.

В этом доме все делалось так, как хочет Мама Бала, поэтому Федора послушно села, расправив подол юбки. Старуха окинула ее задумчивым взглядом:

– А ты принарядилась, детка.

Федора негромко фыркнула. Обычно она не беспокоилась о своем внешнем виде. В конце концов, матери ее не принесло счастье ни множество платьев, ни духи, ни драгоценности. А неряшливость еще ни одной ведьме не вредила.

– Я пришла за помощью, Мама Бала.

Старуха вытряхнула трубку в большую глиняную миску, заново набила и прикурила.

– Ты уже приходила за советом, детка, и ты его получила. Какая помощь тебе нужна?

Ведьмой Мама Бала была хорошей – кое в чем она многократно превосходила Федору, – но именно поэтому дела с ней иметь было непросто. Хорошая ведьма – это также и ведьма осторожная. Советы Мама Бала давала дельные, полезные, но, на первый взгляд до того туманные, что требовалось немало времени, чтобы докопаться в них до сути.

– Блуждающие, – проговорила Федора, рассматривая чернокожую колдунью сквозь клубы трубочного дыма. Потребовалось полтора года поисков, чтобы в записях и древних гримуарах найти это слово. И еще несколько месяцев бесплодных расспросов, чтобы понять, что все колдуны будут до гробовой доски делать вид, что не понимают, о чем идет речь.

– Я не думала, что ты таким занимаешься, – покачала головой Мама Бала. – Это – дурное колдовство.

– Мне нужно спасти эту заблудшую душу. – Федора провела пальцами по краю изрезанного ножом стола. – Мне нужно изъять душу, запертую в гниющем теле, и дать ей свободу. И я уже все перепробовала. Что мне с ней делать?

– Я ведь говорила тебе, детка, если душа привязана к телу, это плохое, очень плохое колдовство, – нараспев произнесла Мама Бала. – Душа будет страдать и мучиться много дней, исполняя злую волю колдуна. И освободится только после того, как колдун, удовлетворенный, ее отпустит. Никто за такое сейчас не возьмется, детка. За подобное темное колдовство придется заплатить слишком высокую цену.

– Я должна дать успокоение душе и телу тоже, – сказала Федора твердо.

Мама Бала покачала головой, разглядывая Федору.

– Нет, девочка. Я тебе не помощник.

– Ты же знаешь бокоров [10]…

– Колдуны моей родины могут поднять мертвого, даже вернуть ему проблеск души. Но не соединить ее с чужим телом. Такое до добра не доводит. Я слышала рассказы о тех, кто умел пленять блуждающие души, и о тех, кто сам умел покидать тело и занимать любое другое по своему капризу. Но, знаешь что, детка? Все эти истории дурно заканчивались.

Федора сникла. Три с лишним года она потратила на то, чтобы получить с этой старой ведьмы совет, понять его, а после понять, что проку от этого самого «совета» и вовсе нет. Единственной ее надеждой оставался шептун, но… искать шептуна – все равно, что пытаться поймать ветер. На это уйдет еще три года.

Спустя десять минут вялых и бессмысленных препирательств и унизительных просьб Федора вышла на улицу, и сырой воздух лондонских трущоб после душного магазинчика Мамы Бала словно благоухал розами.

«Колдуны моей родины…» Да старая ведьма родилась в Йоркшире! Дойдя до конца улицы, гневно стуча каблуками, Федора остановилась и перевела дух. Она уперла руки в бока и так зыркнула на мальчонку, пытающегося срезать кошелек, что его как ветром сдуло.

Помимо Мамы Бала в Лондоне обитало немало знающих людей, но все они старались