Мы, Николай II. Годы 1914-… - Станислав Черняк

Глава 91

Говорят — сердце любящей женщины не обманешь. Раньше я соглашался с этим утверждением, но Аликс на моих глазах уже дважды его опровергла. Первый раз — когда в момент коронации 1896 года вместо её истинного супруга рядом оказался некий проходимец, то бишь я, а второй раз — по возвращении нашей делегации из Сараево, кинувшись обнимать и целовать истинного Николая Второго. Наверное, размышлял я в этот момент, есть некие истины, которые невозможно изменить или нарушить. Недаром в сказках всегда побеждает любовь. А что же я? Наверное, здесь как раз тот случай, когда по усам текло, а в рот не попало.

Стоит, правда, отметить, что я постарался максимально изменить свою внешность — подстригся, сбрил усы и бороду. Да, я по-прежнему напоминал супруга Аликс, но уже не так явно. А потому она лишь взглянула на меня, и продолжила обнимать своего истинного благоверного. Хотя кто теперь истинный, а кто пришлый — как говорится, сам чёрт не разберёт, дети-то в этой версии истории были от меня, правда находился я в самые ответственные моменты в теле Николая.

Не знаю, возможно, на ситуацию повлиял и Распутин, стоявший рядом и что-то еле слышно шептавший. В любом случае — первое из двух моих опасений, к счастью, не подтвердилось.

А вот с Соединёнными Штатами Америки было куда сложнее. Несмотря на все миролюбивые заявления Вудро Вильсона, звучавшие в предшествующие годы, потенциальное создание Соединённых Штатов Европы было воспринято им в штыки. Его шотландско-ирландская кровь буквально закипала от мысли, что на планете возникает новое надгосударственное образование, способное поколебать мощь вверенной ему державы.

Вудро Вильсон, будучи истинным представителем Демократической партии США, в 1912 году был избран во многом благодаря воле случая. Республиканцы тогда не смогли определиться с единым кандидатом, в результате на выборы от них пошёл Уильям Тафт, а второй кандидат — Теодор Рузвельт — порвал отношения с Тафтом и Республиканской партией и создал собственную Прогрессивную партию. Помимо того, 30 октября 1912 года умер вице-президент США Джеймс Шерман, оставив в итоге Тафта не только без кандидата в вице-президенты, но и без шансов на победу.

Итогом возмущений Вудро Вильсона стало объявление войны всем участникам нового Европейского объединения. Правда, к счастью, война получилась вялой и малозначительной. Было несколько столкновений американского и английского флотов в Атлантическом океане, неожиданный прорыв десятка кораблей американского флота в Средиземное море с последующим обстрелом Марселя, что привело к гибели большого количества горожан, но всё это не шло ни в какое сравнение с теми потенциальными потерями в Первой мировой войне, которые нам удалось предотвратить.

Кончилось всё весьма комедийно. США начала XX века, возможно, и были не менее агрессивны, чем нынешние, но возможности их были гораздо скромнее, особенно на море. Поэтому, воюя частью сил в Атлантике с англичанами и французами, они не смогли собрать достаточный флот в Тихом океане. Итогом стал полный разгром американского флота нашими двумя Тихоокеанскими флотами, о которых я не забывал заботиться и регулярно обновлять всё десятилетие после войны с Японией.

Вместе с реальным Николаем Вторым нами был разработан план высадки мощного десанта на Аляску, которая в результате вернулась в родное российское лоно, хотя, признаться, я такого раньше не мог представить даже в самых смелых мечтах.

Что касается самих Соединённых Штатов Америки, они тоже в чём-то даже выиграли от этой сумбурной войны. Забегая вперёд, скажу, что в результате мощного развития военной промышленности США, да и миру в целом, в значительной степени удалось избежать жутких потрясений мирового кризиса, известного как Великая депрессия. Этому способствовали и огромные ресурсы Российской империи, которые, в отличие от предыдущей версии событий, остались напрямую сопряжёнными с мировой экономикой.

Чем лично мне запомнился этот год? Работы, впрочем, как и всегда, было много, помимо этого приходилось всё объяснять и доказывать Николаю Александровичу. Столыпин смотрел волком, не понимая до конца, что произошло, и подозревая, что его хотят подсидеть. Распутин больше общался с вернувшимся Николаем II и Аликс.

Мне было очень тоскливо и одиноко. Я не могу сказать, что был счастлив в последние годы, но всё-таки у меня была супруга, дети, страна, а сейчас у всего этого появился новый, а точнее — истинный владелец, который мягко, но весьма уверенно отодвинул меня от всего ставшего родным и привычным за эти годы.

А потому мир поблек, к тому, что раньше влекло и возбуждало, я потерял всякий интерес, и, словно Робинзон на необитаемом острове, вёл счёт дням, оставшимся до моего перемещения в моё истинное время.

Историю моего взлёта и внезапного падения знали только два человека — сам Николай Александрович и Григорий Ефимович Распутин. Остальные поглядывали на меня теперь косо, не понимая до конца — откуда я взялся, хотя, вполне возможно, о чём-то и догадываясь. Во дворце мне выделили одну из самых шикарных и светлых комнат, положили очень хорошее обеспечение, всячески опекали и заботились, а потому версия с двойником как-то сама собой отпала, уступив место предположению, что я родственник, возможно, по английской ветви императорского семейства — то ли самого Николая, то ли Аликс, скорее всего — незаконнорожденный.

В целом меня такое положение устраивало. По сути, я по-прежнему имел непосредственное отношение к управлению страной, правда, опосредованное. Сначала я обсуждал ситуацию с Николаем Вторым, а потом уже он воплощал в жизнь наши совместные решения, отдавая понятные и взвешенные распоряжения чиновникам.

Как-то я совершенно случайно столкнулся во дворце со Столыпиным. Он шёл хмурый и задумчивый. Увидев меня, он внезапно сделал шаг на встречу, поздоровался со мной и задал вопрос, глядя прямо мне в глаза:

— Простите, любезный, не знаете ли Вы случаем, что произошло с нашим императором? Его словно подменили после поездки в Сараево. Он стал каким-то более вялым, осторожным и нерешительным. У меня складывается впечатление, словно это совсем другой человек, нежели тот, кого я провожал на переговоры в начале июня. Вам, как родственнику, возможно, что-то известно?

Признаюсь — я немного напрягся. Слишком пристальным и внимательным был взгляд голубых глаз Петра Аркадьевича. Он словно хотел заглянуть внутрь меня, подспудно получив ответ на вопрос — что я за птица? Сеять слухи, а тем паче панику в мои планы совершенно не входило, а потому я ответил максимально вяло и отстранённо.

— Уважаемый Пётр Аркадьевич,