Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

выглядел расслабленно, элегантно и несколько скучающе — Мельников всегда умел держать себя в руках так, что оставалось только позавидовать. Что ж, это было понятно и вполне укладывалось в теорию Ставицкого. Гены — великая вещь. Сергей тщательно изучил все родословные, стремясь отыскать потомков тех, старых родов. Их осталось так мало, что каждый уцелевший и не попавший под колесо истории, был наперечёт. Результат изысканий полностью подтвердил гипотезу Сергея о том, что по наследству передаются не только физиологические признаки, вроде цвета глаз, формы носа и подбородка, но и характер, темперамент, способности, волевые качества — то есть то, что было более значимым и важным. Недаром, в Совете, набранном без учёта принадлежности к правильному роду, таких потомков, не считая его и Павла, ну и с натяжкой Рябинина, оказалось целых двое. То есть, пятеро из двенадцати. Больше сорока процентов, и это при том, что их общее соотношение в Башне вряд ли превышало два-три процента. И один из этих потомков, осколков старого, почти вымершего рода Платовых, даже утративших свою фамилию, потому что уцелела только женская линия, и сидел сейчас перед ним.

— Извините, Олег Станиславович, что заставил вас ждать, — произнёс Сергей, возвращаясь на своё место. — К сожалению, есть дела, не терпящие отлагательств.

— Ничего, — сухо ответил Мельников, оторвав свой взгляд от столешницы и уставившись на Ставицкого. — Слушаю вас, Сергей Анатольевич.

Ставицкий внимательно посмотрел на своего собеседника, выдержал паузу и только потом спросил, медленно, чеканя каждое слово, и с удовольствием отмечая, как вытягивается в недоумении холёное, породистое лицо Мельникова:

— Скажите, Олег Станиславович, а вы когда-нибудь изучали свою родословную?

Глава 10. Ставицкий

— Что, простите? — брови Олега удивлённо взлетели вверх.

— Я спросил, изучали ли вы когда-нибудь свою родословную? — искреннее и ничем неприкрытое изумление Мельникова позабавило Ставицкого. Вероятно, тот ожидал чего угодно от их разговора, только не этого. — Предками своими интересовались, когда-нибудь? Родители ваши кем были?

— Отец был врачом, и его отец тоже, насколько я знаю, — Мельников справился с первым удивлением, и на его лице снова появилось скучающее, чуть замкнутое выражение.

— А матушка ваша?

— Её я плохо помню, она умерла, когда я бы ещё ребёнком. Простите, Сергей Анатольевич, но я не понимаю, какое отношение мои родители имеют ко всему происходящему. Причём тут они?

— Не торопитесь, Олег Станиславович. Сейчас всё поймете. Ваши предки имеют очень большое значение. Вы же у нас руководите сектором здравоохранения?

Мельников промолчал. Ставицкий, не дождавшись ответа, впрочем, совершенно не нужного — вопрос был риторическим — продолжил:

— И вы, как врач, должны понимать значение генетики. Насколько я знаю, у вас имеется целый отдел, занимающийся научными изысканиями в данной области. Ведь так?

— Разумеется, — Мельников сухо кивнул. — Некоторые болезни передаются по наследству, и…

— Разве только болезни? — перебил его Ставицкий и снова мягко улыбнулся. — По наследству передаются не только болезни.

— Я не понимаю…

— Терпение, Олег Станиславович, терпение. Сейчас вы всё поймете, — он поднялся с кресла, прошёлся по комнате.

Заседание, которое собрал Величко, и которое Сергей прервал, ворвавшись с военными Рябинина, проходило в большом круглом зале. Сергею всегда здесь нравилось. Нравился массивный тёмный и гладко отполированный стол, сделанный из цельного массива дуба. Нравились мягкие удобные кресла, обтянутые прохладной на ощупь кожей, тёмно-бордовой, чуть блестящей, с полированными подлокотниками в тон столешнице. Нравились обитые деревом стены, создающие эффект камерности и избранности. Нравился огромный, круглый светильник, нависший над столом, яркий, похожий на кольца Сатурна.

В последнее время заседания здесь проводились нечасто — Савельев этот зал не любил и, прибравши к рукам власть, старался все встречи проводить у себя наверху, в своей вотчине — «Орлином гнезде», так называли кабинет Савельева, расположенный под самым куполом Башни. Он был настолько огромен, что светлая и лишённая тяжеловесности мебель терялась на фоне этого открытого, звенящего и залитого солнцем пространства.

Сергею там было неуютно. Небо, режущее глаза своей синевой, безжалостно обрушивалось сверху, сминало, и возникало ощущение, что он стоит голым перед всеми. Внешняя оболочка взрослого мужчины спадала, и на свет божий снова являлся мальчик — маленький, беззащитный мальчик в больших неудобных очках.

Он зябко повёл плечом, прогоняя наваждение, торопливо подошёл к столу, положил руку на гладкую поверхность, ощущая всей ладонью тепло столетнего дерева, заземляясь и привычно успокаиваясь. Мысли постепенно возвращались к прерванному разговору, интересному разговору, к которому он долго готовился, перебирал в уме аргументы, складывая их в стройные цепочки и создавая нерушимые звенья. Человек, который сейчас сидел напротив Ставицкого, был достойным собеседником, и от этого в душе Сергея волной прокатилось наслаждение.

— Знаете, Олег Станиславович, ведь мы с вами, сами того не ведая, стали участниками прелюбопытнейшего эксперимента. Наверно, до создания Башни человечество не знало ничего подобного — чтобы ограниченная популяция оказалась на долгие годы в замкнутом пространстве. В полнейшей изоляции. Вы так не считаете?

— Вряд ли те люди, которые почти сто лет назад спасались в Башне от стихии, думали про научный эксперимент, — заметил Олег.

— Как знать. Большинство, конечно, не думало. Но некоторые, те, которые стояли у руля, те, кто замыслили этот проект… — Сергей пододвинул кресло и сел в него. С удовольствием посмотрел на красивое и невозмутимое лицо Мельникова и продолжил, плавно перескочив на другую мысль, которая являлась в сущности прямым продолжением предыдущей. — А забавно вышло, если подумать. Крайне забавно. С тех пор как люди изобрели пенициллин, такой важный элемент эволюции, как естественный отбор, практически был упразднён. Выживали не здоровые и сильные, а все подряд. Если раньше из десяти детей в семье до зрелого возраста доживало в лучшем случае только трое, но зато эти трое были самыми удачными в генетическом плане, то в последние сто пятьдесят лет, рожать десятерых уже стало без надобности. Один или двое практически гарантированно оставались живы. А к чему такой подход привёл с точки зрения генетики? Правильно, к вырождению. И если бы не катастрофа, уничтожившаяся земную цивилизацию, я думаю, люди столкнулись бы с тем, что эволюция зашла в тупик. Природа, знаете ли, не слишком любит такие вмешательства в свои дела. Но забавно не это. Забавно то, что мой небезызвестный вам родственник, Савельев, четырнадцать лет назад, вряд ли отдавая себе в этом отчёт, взял и повернул эволюцию в другую сторону. Практически снова запустил естественный отбор, уничтожив слабых и больных.

Ставицкий довольно взглянул на Мельникова. Тот молчал. Слушал.

— Вряд ли Павел Григорьевич понимал, что он делает. В таких вещах он не силён. Он технарь, у него графики, цифры,