Черное золото - Алим Онербекович Тыналин

— Точно! — поддержал Рихтер. — Легкие рельсы, переносные секции. Даже конной тягой можно возить в разы больше грузов.

— А что с жильем? — спросил Кузьмин. — После карстовых провалов половина палаток остались непригодны.

— И тут есть решение, — я достал еще один чертеж. — Армейские сборные бараки. Использовались еще до японской войны. Легкие, теплые, быстро монтируются.

— Знаю такие, — кивнул Глушков. — На военных складах должны быть. Даже бумажные варианты имелись.

Следующий час мы обсуждали детали. Решили направить Глушкова в Казань, договариваться с военными о выделении полевой железной дороги и бараков. Рихтер взялся за проектирование трассы с учетом особенностей грунта.

— Только надо провести новые изыскания, — предупредил Кудряшов. — После истории с карстами нужно тщательно проверить каждый метр пути.

К вечеру план реконструкции поселка был готов. Новые бараки решили ставить на возвышенности, подальше от опасных зон. Проект узкоколейки предусматривал объезд всех выявленных карстовых полостей.

— А с сернистой кислотой что делать будем? — спросил Островский. — Для получения серной нужно дополнительное оборудование.

— Пока организуем производство сернистой, — ответил я. — Ее можно использовать для отбеливания шерсти и шелка. Местные артели заинтересуются.

Через неделю пришло согласие военного ведомства. Нам выделяли двадцать километров полевой железной дороги и тридцать сборных бараков из резерва. Глушков уже организовывал доставку.

Теперь дело пойдет, подумал я, глядя на разгрузку первых секций рельсов. С такой поддержкой можно всерьез браться за развитие промысла.

А еще через день я получил телеграмму. К нам едут ревизоры. Вернее сказать, комиссия из центра. Проверить, как тут идут дела.

Пусть едут. Мы их давно ждали.

* * *

На станции Бугульма царила утренняя суета. Паровоз, окутанный клубами пара, медленно подкатывал к заснеженному перрону. В морозном воздухе стоял характерный запах угольного дыма.

Я поправил тяжелый тулуп, всматриваясь в окна вагонов. Рядом переминался с ноги на ногу Рихтер, то и дело протирая запотевшие очки. Его седая борода покрылась инеем. Мороз стоял под тридцать градусов.

Состав наконец остановился. Из первого вагона на промерзшие доски перрона начали спускаться члены комиссии.

Впереди шел грузный мужчина в добротном пальто с каракулевым воротником, заместитель начальника нефтяного отдела ВСНХ Курбатов. За ним худощавый, с восточными чертами лица представитель «Азнефти» Джафаров и еще несколько человек. Замыкали группу двое военных инженеров в новеньких шинелях.

— Товарищ Курбатов, — я шагнул вперед. — Приветствуем вас в Бугульме.

— А, Краснов, — Курбатов протянул массивную руку. — Надеюсь, нас не зря дернули в такую даль?

Джафаров, поеживаясь от мороза, окинул скептическим взглядом заснеженный перрон:

— В Баку сейчас плюс десять. А тут… как вы вообще бурите в таких условиях?

— Пройдемте в станционное здание, — предложил я. — Там все обсудим. Чай уже готов.

В натопленной дежурке пахло углем, свежезаваренным чаем и пирогами. Начальник станции Федулов расстарался, на столе красовался пузатый самовар, тарелки с нарезанным салом, свежий хлеб.

— Значит так, товарищи, — Курбатов расстегнул пальто. — Задача у нас простая: проверить ваши громкие заявления о крупном месторождении. Лично товарищ Орджоникидзе интересуется.

— Мы готовы к проверке, — спокойно ответил я. — Транспорт ждет. Через два часа будем на промысле.

— На санях повезете? — Джафаров недовольно поморщился.

— Грузовики не пройдут по заснеженным дорогам. Сани надежнее.

Пока комиссия завтракала, я мысленно прокручивал план демонстрации. Надо показать не только результаты, но и всю сложность условий, в которых мы работаем. Пусть своими глазами увидят, чего стоит добывать нефть при таких морозах.

За чаем в станционной дежурке я внимательно разглядывал членов комиссии. Каждый из них представлял определенную силу, от которой зависела судьба нашего открытия.

Курбатов Николай Петрович, заместитель начальника нефтяного отдела ВСНХ, держался с неторопливой основательностью бывалого управленца. Грузный, с крупными чертами лица, он то и дело промокал платком покрытый испариной лоб.

Я слышал, что до революции работал инженером на бакинских промыслах Нобеля, потом примкнул к большевикам. Теперь руководил развитием новых месторождений.

— В четырнадцатом году я как раз занимался разведкой в здешних краях, — басовито рассказывал он, прихлебывая чай. — Но тогда геология считала этот район бесперспективным.

Рядом с ним примостился щуплый, желчного вида Джафаров Мамед Керимович, главный инженер «Азнефти». Нервные пальцы постоянно теребили пуговицу потертого пиджака. В его цепких черных глазах читалось плохо скрываемое недоверие.

— У нас в Баку такие фонтаны каждый месяц случаются, — бросил он с заметным акцентом. — Пара сотен тонн в сутки — это не показатель.

Военных инженеров оказалось трое. Перцовский Дмитрий Андреевич, начальник технического отдела Артиллерийского управления, высокий седой мужчина с безукоризненной выправкой. Рядом Изваров Сергей Ильич, специалист по броневой стали, и молодой военинженер Малахов Алексей Павлович из химической службы.

— Нам особенно интересен состав вашей нефти, — негромко заметил Малахов. — Говорят, сера зашкаливает?

Чуть поодаль расположились два представителя Госплана. Сухопарый Студеницкий Петр Александрович, похожий на земского учителя, и его молодой помощник Корзинкин Игорь Михайлович, выпускник Промышленной академии.

— Нас интересуют перспективы развития района, — пояснил Студеницкий, протирая ладони. — Инфраструктура, рабочая сила, снабжение.

Замыкал комиссию неприметный товарищ Бессонов из особого отдела, молчаливый человек в сером пальто. Он больше слушал, изредка делая пометки в блокноте.

— Что ж, товарищи, — Курбатов отставил пустой стакан. — План работы такой. Сначала осмотр буровой и хранилищ, потом проверка документации, затем итоговое совещание.

— И обязательно отберем пробы нефти, — добавил Джафаров. — В Баку есть прекрасная лаборатория для анализа.

Я заметил, как при этих словах Зворыкин и Северцев переглянулись. Военным явно не нравилась идея отправки образцов в Баку.

— Все необходимые анализы можно провести в нашей полевой лаборатории, — спокойно возразил я. — Островский покажет результаты.

За окном дежурки послышался звон бубенцов. Прибыл санный поезд. Пять крепких розвальней, застеленных сеном и тулупами, готовы принять московских гостей.

Лошади нетерпеливо фыркали. Пора отправляться на промысел. Я поднялся:

— Прошу, товарищи. Сани готовы, — я распахнул дверь. — До промысла путь неблизкий. Надо выезжать.

Комиссия, кутаясь в одолженные тулупы, начала рассаживаться по саням. Я занял место в передних, рядом с Курбатовым.

— Н-но, родимые! — крикнул старший возница, и санный поезд тронулся в путь.

Впереди ждали сложные дни проверки. Но я уже понял, что главную битву придется вести не с морозом и технологиями, а с предубеждениями и ведомственными интересами этих людей.

Санный поезд медленно продвигался по заснеженному тракту. Морозный ветер гнал по полям поземку, наметая вдоль дороги высокие сугробы. Солнце, похожее на тусклый медный пятак, едва пробивалось сквозь низкие серые облака.

— И далеко еще? — поежился Джафаров, кутаясь в тулуп.

— Верст двадцать осталось, — ответил я, разглядывая однообразный зимний пейзаж. Голые татарские деревеньки изредка мелькали вдалеке черными пятнами на белом снегу.

— В такой глуши… — покачал головой Студеницкий. — Как же вы собираетесь организовывать масштабное