Черное золото - Алим Онербекович Тыналин

— Но справляетесь же, — неожиданно поддержал Изваров. — Я бы сказал, образцово справляетесь.

Джафаров только хмыкнул, но на этот раз без прежней язвительности.

Постепенно установка оживала. Насосы заработали ровно, без прежних перебоев. Пар окутывал трубы плотным защитным коконом.

— Можно снимать противогазы, — объявил Островский, проверив показания газоанализатора. — Воздух чистый.

Люди устало стягивали обмерзшие маски. На лицах остались глубокие красные полосы от резиновых ремней.

— Ну что ж, — Курбатов застегнул воротник тулупа. — Пожалуй, на сегодня хватит. Утром продолжим проверку.

Когда комиссия ушла, я задержался у установки. Рихтер, вытирая заиндевевшую бороду, негромко сказал:

— А ведь это даже кстати получилось, Леонид Иванович. Они своими глазами увидели, как мы работаем.

Я кивнул. Действительно, ничего не могло лучше показать истинную цену нашей работы, чем эта ночная схватка с морозом.

Следующее утро выдалось ясным и морозным. Солнце, поднимаясь над заснеженной степью, окрасило верхушку буровой вышки в розовый цвет. Пар от установки очистки поднимался ровными белыми столбами. Система работала как часы.

Члены комиссии собрались в лаборатории. Островский, несмотря на бессонную ночь, энергично демонстрировал результаты анализов:

— Обратите внимание на фракционный состав, — он поднял пробирку с очищенной нефтью. — После обработки содержание серы снизилось до приемлемого уровня, а легкие фракции и вовсе нейтрализованы.

— Покажите цифры, — прервал Джафаров, но в его голосе уже не слышалось прежнего скептицизма.

Малахов склонился над таблицами.

— А качество очистки стабильное? — поинтересовался Курбатов, стоявший рядом. — После ночной аварии параметры не изменились?

— Проверьте сами, — Островский протянул свежие пробы. — Отбор делали час назад.

Пока химики колдовали над анализами, я развернул на столе уточненный план развития промысла:

— Вот здесь планируем построить постоянное нефтехранилище. Тут — расширить установку очистки. А по этой линии пойдет узкоколейка до станции.

Студеницкий быстро набрасывал цифры в блокноте:

— А рабочая сила? Жилье? Снабжение?

— Под строительство поселка уже отвели участок, — я показал на карте. — К весне начнем возводить бараки. Из окрестных деревень люди сами просятся на работу.

— Хм… — Джафаров придирчиво изучал схему. — А не слишком оптимистично? Такие объемы добычи в здешних условиях так быстро не освоить.

— Не слишком, — твердо ответил я. — Месторождение того стоит.

Курбатов поднял голову от документов:

— Что ж, товарищи, картина ясная. Будем рекомендовать включить промысел в план первоочередного освоения. С соответствующим финансированием и материальным обеспечением.

— При условии строгого контроля за технической безопасностью, — добавил Бессонов. — Особенно учитывая специфику нефти.

— Разумеется, — согласился я. — Мы сами заинтересованы в надежной работе.

— А образцы нефти мы все-таки возьмем, — Малахов многозначительно посмотрел на Изварова. — Для углубленного исследования.

Я понимал, что военных инженеров интересуют оборонные перспективы нашей высокосернистой нефти. Что ж, пусть изучают.

К полудню комиссия собралась в обратный путь. Санный поезд уже ждал у ворот промысла.

— Не ожидал, честно говоря, — признался Джафаров, застегивая тулуп. — Думал, тут так… полукустарная добыча. А у вас серьезное дело налаживается.

— Будем рекомендовать расширение работ, — поддержал Курбатов. — С выходом на промышленные объемы добычи.

Бессонов молча откозырял, но в его взгляде я прочел одобрение.

Когда сани тронулись в путь, Рихтер, провожая гостей, негромко сказал:

— А ведь поверили. Даже этот бакинский скептик.

— Поверили, — кивнул я. — Только посмотрим, что теперь в Москве скажут. Там все могут перевернуть с ног на голову.

Впереди ждала большая работа. Но первый серьезный барьер мы преодолели. Промысел получил официальное признание.

* * *

Я проводил взглядом санный обоз с членами комиссии, скрывшийся за поворотом лесной дороги. На промысле возобновилась обычная работа. Морозный воздух звенел от металлического лязга инструментов и глухих ударов паровых механизмов.

В лабораторию неожиданно вбежал молодой геолог Никитин, раскрасневшийся от мороза:

— Леонид Иванович! Михаил Петрович просит срочно подойти! Там странное с давлением творится…

В лаборатории Кудряшов склонился над свежими записями из журнала измерений. Его обычно спокойное лицо выражало тревогу.

— Взгляните, — он протянул мне графики. — За последний час давление подскочило еще на пятьдесят атмосфер. Такого роста мы никогда не наблюдали.

Я быстро просмотрел цифры. Действительно, картина складывалась тревожная.

— Рихтера сюда, — распорядился я. — И образцы пород с последнего замера давайте посмотрим.

Никитин торопливо выложил на стол керн, только что поднятый с новой глубины. В свете керосиновой лампы порода странно поблескивала.

Появился Рихтер, на ходу протирая запотевшие очки:

— Что у нас, Леонид Иванович?

— Александр Карлович, боюсь, у нас проблема с давлением. Оно растет слишком быстро.

Кудряшов развернул новый график:

— Смотрите на эти пики. Обычное оборудование может не выдержать. А судя по структуре пород, давление продолжит расти.

В лаборатории повисла напряженная тишина. Слышно было только потрескивание фитиля в лампе да глухие удары парового молота с буровой.

— Надо срочно укреплять противовыбросовое оборудование, — задумчиво произнес Рихтер. — И усиливать контроль за всеми скважинами.

Я развернул на столе карту геологических разрезов:

— Согласен. Михаил Петрович, организуйте дополнительные замеры по всему участку. Нам нужна полная картина распределения давления.

Кудряшов раскладывал планшеты для новой серии измерений:

— Отправлю людей прямо сейчас. Хотя как им работать в такой мороз?

— Мороз подождет, — отрезал я. — А вот взрыв на скважине ждать не станет.

Я склонился над графиками, вчитываясь в цифры. Ситуация складывалась действительно опасная. При первом фонтане, вышедшей недавно, давление хоть и достигло четырехсот атмосфер, но держалось стабильно. А сейчас оно росло непрерывно, как зловещий предвестник подземной катастрофы.

— Михаил Петрович, — обратился я к Кудряшову. — Объясните разницу с прошлым выбросом.

Геолог развернул схему пластов:

— В прошлый раз, Леонид Иванович, мы имели дело с локальным скоплением газа под высоким давлением. Как только пробили перемычку, газ пошел на поверхность. Опасно, но контролируемо. А сейчас… — он провел карандашом по разрезу. — Сейчас давление растет по всему пласту. Словно снизу поступает энергия из какого-то гигантского резервуара.

— И чем это грозит? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Если давление продолжит расти, может произойти гидроразрыв пласта. Трещины пойдут во все стороны. Тогда нефть и газ начнут прорываться сразу во многих местах. А учитывая высокое содержание сероводорода…

Он не договорил, но все поняли. При таком развитии событий весь промысел может превратиться в огромный ядовитый факел.

— Надо срочно усиливать контроль за всеми скважинами, — подытожил я. — Рихтер, ваши соображения?

Старый инженер поглядел по сторонам:

— Можно попробовать создать систему перехватывающих скважин. Пробурить сетку неглубоких разгрузочных стволов, чтобы снизить общее давление в пласте.

Я кивнул. План выглядел разумным, хотя и рискованным. Но выбора у нас не оставалось, нужно действовать, пока подземная стихия не вырвалась из-под контроля.

В этот момент со стороны буровой донесся протяжный скрежет металла. Манометр на стене лаборатории дрогнул, стрелка поползла вверх.

— За работу, товарищи, — скомандовал я, направляясь к