Час в копилке - Владимир Германович Корешков

Марина сосредоточенно рассматривала рисунок на обоях над компьютерным столом. Глаза устали от монитора. Мозг отказывался верить, что Борис позвонил первым. Узор на обоях занимал всё внимание, будто прямо сейчас про Марину пишут книгу или сценарий, и кто-то особо дотошный спрашивает: а почему у вас не описаны обои в момент, когда героиня находится в смятении?

Зеленоватые, со стекающими от потолка до пола короткими волнистыми линиями, похожими на серебристые цепочные браслеты. Вот такие у неё обои.

– Твой сын только что вписал своё имя в суицидную тетрадь. – Трубка сообщила новость буднично, словно Марина знала и о существовании такой тетради, и о намерениях сына. Летний лагерь обсуждаем, не иначе: сделал Макс медицинскую книжку или не сделал…

– Что за тетрадь? – спросила она, решив не тратить время на реплику о том, что сын – общий.

Борис вздохнул. Ему сегодня пришлось очень много разговаривать. Он этого не любил. И всё же повторил для Марины всё, что рассказывал Максу.

– Откуда у него такие деньги? – пробормотала Марина и тут же сама себя перебила. – Ты знаешь, как помочь? Что сделать? Можно ли вычеркнуть имя из тетради? Или связаться с убийцей и отменить заказ?

– Ты как в ресторане, – усмехнулся Борис. – Отменить нельзя, но можно отсрочить.

– Каким образом?

– Заплатить.

– Кому?

– Убийце, разумеется.

– Ты с ним знаком?

– Да.

– И кто это?

– А ты не догадываешься?

– Я никогда не думала о наёмных убийцах! И о том, что Макс решит покончить с собой! А тут звонишь ты, спустя столько лет, вываливаешь на меня гору информации, да ещё и предлагаешь поиграть в Шерлока Холмса…

– Это я.

– Что – ты?

– Киллер – я. И убить твоего сына тоже должен я. По его, между прочим, собственному желанию.

– Это и твой сын! – Марина блуждала глазами по извитым змейкам на обоях, будто желала утечь вслед за ними за плинтус.

– Это не мой сын. И хватит об этом.

– Хорошо, не твой. Уже плевать. Но ты ведь, – голос Марины дрогнул, – ты ведь этого не сделаешь?..

– Не сделаю. Если ты будешь вовремя мне платить.

– Сколько ты хочешь?

– Не беспокойся. Это тебе по карману. Я прошу всего лишь пять рублей в месяц.

– Пять рублей? Что за чушь? Ты настолько нуждаешься в деньгах?

– Скорее – настолько не нуждаюсь. Я назначаю мизерную цену в деньгах, но в счёт оплаты попрошу ещё об одной услуге: ты больше никогда не будешь мне ни звонить, ни писать. Сообщение о переводе средств один раз в месяц – вот все вести от тебя, которые я готов получать.

– Давай я сразу оплачу вперёд. Сколько ты хочешь? Пять тысяч? Пятьдесят? Пятьсот?

– Твоё право. Оплати сразу пять тысяч и оставь меня на тысячу месяцев. Это… – он помолчал, производя в уме расчёты, – больше восьмидесяти лет.

У Марины перехватило дыхание. Слова звучали хлеще пощёчин, а цена ей казалась немыслимо высокой. Не писать Борису восемьдесят лет? Лишиться возможности отсылать ему сообщения – пусть и безответно? Даже самое короткое, самое пустяшное и глупое…

– И ещё, – сказал Борис, – я решил выполнить твою просьбу…

– Но почему? – перебила Марина. – Я. имею. право. знать! Что? Я? Тебе? Сделала? – она цедила слова в привычной манере – через точку, а извитые змейки на обоях плыли перед ней знаками вопроса. Глаза застилали злые слёзы. – Объясни же мне наконец, за что ты меня так ненавидишь? Я пыталась быть понимающей, любящей, всепрощающей! Я готова была принимать тебя всяким! Я никогда ни в чём тебя не обманывала!

Марина плакала. Экран монитора погас, а змейки на обоях сотрясались в такт движению плеч, отчего казалось, что их дёргает за ниточки какой-то живодёр.

– Я никогда не предавала тебя! Я была тебе верна! И буду верна, слышишь? Ты слышишь меня? Если ты вернёшься, я… Я…

Марина ненавидела себя за каждое произнесённое слово. Ей хотелось закричать:

– Да пошёл ты к чёрту!

Но вместо этого она искала мягкие и даже нежные слова.

На другом конце её уже давно никто не слушал. Борис отсоединился. Марина поняла это и отняла трубку от уха.

«Не писать ему! Больше никогда не писать! Под страхом смерти Максима! Какое счастье. У меня теперь есть повод не делать то, за что я так себя ненавижу…»

Полная решимости, она едва не удалила номер Бориса из контактов.

«Но ведь один раз в месяц этот номер будет мне нужен. Только одно сообщение, короткое – через банковское приложение. В день, когда буду высылать пять рублей…»

Да, она будет высылать ему по пять рублей в месяц. Потому что невозможно отказаться от соблазна писать ему письма…

Если бы он вернулся. Не надо прежней романтики. Не надо ночных свиданий под луной. Пусть будет что-то животное, что-то плотское, какое-то слияние тел, если не душ. Пусть он берёт её силой, пусть принуждает к сексу, пусть вытворяет с её телом всё, что вздумается, лишь бы не уходил. Это будет дьявольский огонь, а не родное тепло, но она готова и на такое. Лишь бы перестать срываться на сына. Ведь это проекция, она понимала. Мужчины, которому она хочет сказать так много, нет рядом, поэтому она вымещает злость на том, кто есть. На сыне. Близости с Борисом не предвидится, и она подсознательно ждёт от Макса каких-то серьёзных поступков. Нет, Господи, она не планирует переспать с собственным сыном, она просто хочет побыть женщиной – капризной, взбалмошной, обидчивой. Но только для того, чтобы обняли, согрели, прижали к груди, поцеловали в макушку. Макс может обнять, но сыновье тепло не восполнит пустоту внутри. Ей нужен рядом свой мужчина, потому что Макса однажды придётся отдать той, которая будет сердиться и ворчать, ожидая именно его тепла. Чёрт, как же не хочется думать обо всём этом.

Где он шляется, несносный мальчишка? Хоть бы он не был сейчас с этой девкой. Аварией…

– Ма-а-ам! – донёсся из коридора хрипловатый голос Максима. – У меня получилось! Получилось!

Сын заглянул в комнату, Марина даже на секунду не шевельнулась.